Крик родившихся завтра

– Диалектика, милочка, – говорит Папаня. – Человек, который понимает все языки, не может говорить ни на одном. По определению. Я в свое время статью публиковал в «Вестнике Спецкомитета» как раз на эту тему. Ею забивали гвозди. Эти идиоты из криптографической группы. У них в руках сверхмощный микроскоп, а они им – гвозди!

– Так почему? – Маманя гнет свое.

– Что почему? Ах да. Потому, что язык – структура сознания. Если ты понимаешь один язык, то можешь на нем и говорить, – патологии я не учитываю. Если ты знаешь два языка, три, то ничего не меняется, кроме усложнения структуры. Но чтобы понимать все, у тебя вообще должна отсутствовать эта структура в сознании, понимаешь? Я ведь говорю не только о языках, но и любой знаковой системе в расширительном толковании. Математика. Физика. Генетика. Что угодно.

– Дай закурить, – просит Маманя.

– Кстати, так я ее и раскусил. Она оставила на полях моей рукописи решение замысловатого уравнения. Представляете? Первоклашка.

– Опубликовал? – Дядюн.

– Что?

– Рукопись с решением.

– Естественно. А в чем дело? Намекаешь на мою нечистоплотность? Опубликовал, не переживай. Даже в ссылке не указал, что решение данного уравнения предложено Надеждой И. Причем с чистой совестью.

– Не болит даже? – участливо интересуется Дядюн.

– Совесть? Спасибо, не болит. У динозавров накануне исчезновения есть и поважнее дела, чем болящая совесть.

– Сцепились, – вступил Дедуня. – Один про совесть, другой про динозавров своих. А у тебя что?

– Кажется, беременность, – отвечает Маманя. – И не пойму от кого.

На этот раз они молчали долго. Так долго, что я решила уносить ноги, не надеясь на продолжение, но тут Папаня меня остановил:

– Можешь смеяться, Николай Иванович, но кроме этой самой метафоры про динозавров, приручивших на свою беду землеройку, я не могу объяснить свое беспокойство. Нам ничего не остается, как держаться за хвост землеройки в надежде миновать вслед за ней эволюционный вираж. И нет тут никакого противоречия ни с Марксом, ни с Дарвином. Причиной эволюционного рывка могла стать война. Шанс землеройкам дал упавший метеорит, шанс детям патронажа дает мировое смертоубийство. Столь чудовищные потери для человечества даром не пройдут. Почти миллиард смертей. Не случайно первые дети патронажа стали появляться в конце войны, в пятидесятых. Посмотрите на наше десятилетие – оно бурлит молодыми. В какую точку планеты не ткни, какой строй не возьми. Социализм, капитализм – эволюции всё равно. Чем это поколение не коллективное дитя патронажа? И социум ощущает. Вполне. Взрывается всё, что может взорваться, – студенческие волнения, расовые противоречия, свинг, мини-юбки, рок-н-ролл, бригады коммунистического труда, полеты в космос. Да что угодно!

– И наши в Гренобле чуть не продули, – добавляет Дядюн. Папаня аж поперхнулся, закашлял.

– Ваши шуточки…

– И увеличь дозу «парацельса», – говорит Дедуня.

– Но… побочные эффекты…

– Увеличь. А то твоя землеройка не вынесет четверых. Динозавров. И тогда ей прямой путь к вивисекторам.

9

Свет погас, а я всё сижу на полу. Скорчившись. Перевариваю. Услышанное. Понимая, что ничего переварить не смогу. Всё случалось уже не раз. Пустое в пирожное. Всё знакомое. Они каждый раз об этом говорят. И каждый раз я ничего не понимаю. Тарабарщина. Не понимаю настолько, что завтра и не вспомню – что и как. Котенок. Проходит мимо. Протягиваю руку почувствовать тепло, очень хочется живого тепла, но не дотягиваюсь. Он урчит, вскакивает на кресло, сворачивается. Незаметный клубочек. Пройдешь и не заметишь. Как я.

Спать не хочется. Спускаюсь в мастерскую, где тьма разбавлена серыми сетками настройки. Ряды сеток. Которые исчезают одна за одной, чтобы превратиться в мертвые каналы. Мельтешение белых и черных червей. Жрут. Мертвечину. Горло перехватывает спазм тошноты, и что-то вгрызается в левую руку. Тонкий стальной червяк. Который начнет пожирать изнутри. Но на несколько шагов меня хватит. До экрана, который показывает. Жужжит органчик, подавляя шумы. Выхватывает откуда-то фильм.

Начало пропущено. Или не было никакого начала? Семья. Большая дружная семья: папа, мама, дочка и даже дедушка с дядей. Заграничная глубинка. Ферма? Звук то пропадает, то исчезает, но мне всё равно. Затылок на гладкой поверхности пыльного экрана. Что-то происходит. Какая-то ссора с соседями. Что с них взять? Капитализм. Длинные разговоры, короткие стычки. Длинные драки, короткие разговоры. А потом дом окружают соседи с ружьями и семью начинают убивать. Вернее, пытаются убивать. Потому что и они не лыком шиты. Но их меньше, гораздо меньше, и враги врываются в дом. Стрельба. Последней погибает мать, заслоняющая собой дочку.

А дальше я отключаюсь. Как телевизор.

Часть третья. Праздник подслушания

1