Крик шепотом

Лена неподвижно лежала, раскинувшись на одеяле, рядом со спящей сестрой. Ревность и обида мешали заснуть. « Людку все хвалят, любят, а меня будто и нет рядом! Приехали вместе, а к ней – с восторгом, а обо мне ни слова. Они все чистенькие смуглые, а я белая, с веснушками», – размышляла девочка. Она подняла руку и посмотрела на забрызганную мелкими, темными точками белую кожу. В этом году она сгорела в поле на прополке свеклы, и у нее появились неприятные конопушки на плечах и руках, а раньше были только на лице. Лена горестно вздохнула. «Людка им родная, вот ее и любят. Это нормально. А мне – что осталось».

Девочка еще раз вздохнула, перевернулась на бок и уткнулась глазами в блестящий пол, крашенный светло- коричневой краской. Все дорожки по-хозяйски выстираны, высушены и сложены под кровать, там же устроился и единственный ковер с изображением мишек в лесу. На печке груда зимней одежды, высушенной и зашитой в мешки, и, конечно, с мылом от моли. Бабушка строго за этим следит.

Она практичная, даже жадная, по мнению девочки. Лена ни за что бы не стала возиться с мерзлой картошкой, а бабуля еще и заработала на этом.

Глава 3

В ту осень они с Герой собрали хороший урожай. Крупные картофелины спустили в подвал, а мелочь ссыпали в мешки и хотели отдать соседям для поросят. Не успели. Стукнули первые заморозки. В банках с помидорами, стоявших на тумбочке за дверью, рассол покрылся ледком, и картошку тоже прихватил мороз, не спасла и мешковина. Баба Катя, приехавшая как раз в гости, смотреть на такое безобразие не могла.

Рано утром она подвязала фуфайку фартуком, вытащила выварку во двор, натаскала в нее из колодца ледяной воды, закатала рукава, высыпала мелочь и опустила внутрь руки.

Первое ведро легко внесла в дом. Прикрутила к столу мясорубку и приказала внучке молоть. Лена делала уроки, и, конечно, была недовольна, но, поворчав, все же пришла в кухню. Первое ведро смолоть – забава, а вот шестое, седьмое… Хотелось заныть и бросить все. Руки занемели, плечи болели. Лена так бы и сделала, но случайно увидела бабушкины руки. Хромая, она с трудом тащила полное ведро мытой картошки, а поставив его, не могла разогнуть закоченевших пальцев. Подтащив волоком тару, она высыпала в мясорубку горсть мелочи:

– Мели. Не гоже добру пропадати.

После просушки практичная Екатерина Дмитриевна сгребла в предварительно сшитый полотняный мешок весь сухой крахмал и отвезла к себе домой кисели варить. Разве это не жадность?!

Это сейчас она понимает, что баба Катя, пережившая три войны и коллективизацию, не могла поступить иначе. Если она ни одной крошки хлеба не выбросила, то мимо целых двух мешков картошки уж точно не могла пройти.

Глава 4

Тонкие полоски света, пробивавшиеся между шторами, обжигали, но купеческий дом, построенный на века, хранил прохладу и надежно защищал от жары.

Воспоминания убаюкивали, бессонная ночь давала о себе знать. Цикады монотонно и гулко звенели, глаза постепенно смыкались.

Еще во сне Лена поняла, что проспала. Вскакивать и бежать на ночь глядя к Ежовым поздно. Она потянулась, открыла глаза и негромко сказала сестре:

–Вставай, скоро вечер. Наверное, дядя Вова с Раей уже пришли с работы.

–А Вася?

–И Вася. Пойдем вниз, в кухню.

Спускаясь на ощупь по темной лестнице, Лена размышляла о том, что первый день прошел зря и не приблизил к разгадке, что надо набраться терпения, а спешка может насторожить бабушку. Она все примечает. Молчит, молчит, а потом и подставить может.

В открытую дверь на девочек пахнуло жаром. День засыпал. На горизонте солнце сливалось с выжженной степью. Ни звука. Спокойно. Вдруг в тишину пустынной улицы неожиданно ворвался громкий монотонный стук вагонных колес и, постепенно удаляясь, затих. Это на другом конце города промчался мимо редкий состав пассажирского поезда. Прошел одинокий прохожий. Жизнь в каждом доме спрятана за расписными ставнями и крашеными заборами. Ощущение жуткого одиночества окутало девочку. Оно росло, становилось страшным, вселенским. Нет людей. Их не видно. Спрятались. Ты один, как в пустыне.

–Лен, ты чего стоишь? Пошли, – ныла Люда и тянула сестру за руку.

Увидев появившегося из-за угла мужчину с ребенком, она бросила руку и побежала им навстречу.

И опять Лена стояла, как посторонняя, и наблюдала бурную радостную встречу родственников и сама не могла понять своей сдержанности, понять, почему не может вот так же, как Людка, повиснуть на шее добрейшего дяди Вовы. Ведь носил же он ее на руках, когда она была маленькой!? « Вот, вот, ты уже выросла, взрослая стала, а хочешь вести себя, как ребенок, – упрекнул Лену внутренний голос.

–Но мне хочется! Я тоже хочу, чтоб меня обняли, поцеловали и вообще были рады моему приезду!

–Он и рад. Ты ведь видишь, как искренне, как радостно светятся его синие глаза, а помнишь, как прохожий, видя вас гуляющими по парку, восхищенно восклицал: «Какой молодой папа! Какой молодой! И как похожи!», а дядя смущенно улыбался и крепко прижимал тебя к себе.