Крик шепотом

Гера отложила книгу, села, и, обняв дочь, ласково продолжила. – Я видела такую шикарную ткань на платье! Давай сошьем в ателье, чтоб не испортить самим, а?

– Мам, ученическая бригада работает лишь до конца июня, а впереди все лето, – возмутилась Лена. – Соберем черешню, и сад опустеет, а на сливы переходить я не хочу.

– Почему?

– Они низкие, разлапистые.

– А черешня? – засмеялась Гера.

– Высокая, сильная. Залезешь на дерево и качаешься на ветру. Ящики быстро наполняются.

– А я думала окна с тобой покрасить в конце июня.

– Давай раньше покрасим, – с готовностью предложила Лена.

– Ну, хорошо, а сестру куда денешь? Ее нельзя одну оставлять: если вторая смена, меня до двенадцати ночи не будет, а на отца надежда сама знаешь какая. Да и кормить тебя там некому.

– А Гена!?

– Что Гена! Его самого кто бы накормил, – бросила она недовольно. – Знаешь, лучше всего дома. Ты здесь и отдохнешь и начитаешься. Не дуй губы, мне помощь нужна, закатка пойдет. Кто банки мыть будет? Да и денег лишних пока нет. Нет, – добавила она решительно, – дома лучше.

И не обращая внимания на поникшую, расстроенную дочь пошла в кухню.

Лена пошла следом, села за стол, уткнула обиженный взгляд мимо матери в Эльбрус, залитый солнцем, потом раскрыла книгу. Не читалось. Назойливый комар зудел, то над одним ухом, то над другим. Темнело, и постепенно из комнаты исчезало тепло уюта и покоя, запах сирени становился острее и резче.

– Ничего, – подумала Лена и по привычке подняла вверх веснушчатый нос.– Что-нибудь придумаю.

Через неделю, улучив подходящий момент, когда Иван был в хорошем подвыпившем настроении, Лена сказала ему о своем желании поехать погостить к бабушке Кате. Ивану сегодня действительно целый день везло: и бригада плотников работала отлично, и заказчик благодарный попался. Лишняя копеечка нечаянно появилась.

– Поезжай, поезжай, проветришься, ума наберешься, – не раздумывая, разрешил он.– А деньги есть?

– Нет.

Иван вынул из кармана несколько десяток, пересчитал и целых три отдал дочери.

– На, хватит?

Глаза девочки вспыхнули радостным блеском:

– Конечно, хватит! Спасибо. Только… вот мама…

– Что, не отпускает?– ухмыльнулся он. – Все никак от юбки деточку не может оторвать?! Не волнуйся. К бабушке, так к бабушке.

Утром, разливая какао, Гера спросила:

– Зачем ты хочешь ехать в Новочеркасск?

– Мам, просто хочу погостить. Погуляю, похожу по улицам, да и ты от меня отдохнешь, – добавила она лукаво.

– А жить у кого хочешь?

– Как всегда, – ответила Лена беспечно, – ты же знаешь. Немного у твоих родственников, Ежовых, немного у папиных, Колесовых. Ну, хорошо, хорошо, зайду поздороваться и к бабушке Оле Ежовой, чтоб не обижалась. Плохо, что она отдельно живет, идти не хочется.

– Зайди. Не обижай одинокую женщину. Люду тоже возьмешь.

– Ну, мам, – заныла Лена, – она же лезет во все дырки! За ней только и смотри.

– Так уж и смотри! – улыбнулась Гера. – А за тобой, не надо? Как я ее одну буду на целый день оставлять, ты подумала? Да и слез будет – море.

–Ладно уж… Только ты прикажи ей слушаться!

–Хорошо, хорошо, поезжайте. Гену надо предупредить, чтобы дома был в это время. Напиши ему.

–Угу!– стараясь сдержать радость, подскочила девочка.

Но Ежовым было не до гостей.

Часть 2. Колесовы и Ежовы. Тайна раскрыта.

Глава 1

Ничего не подозревавшая Лена, собранная и целеустремленная, ехала к дяде. Путешествовать в поезде – одно удовольствие. Лежишь, а тебя еще и укачивают. А если верхняя полка… Это же миниатюрный личный уголок в плацкартном вагоне! Днем в окно смотри, сколько хочешь или лежи до бесконечности: никто не сядет тебе на ноги, как внизу, и не будет жевать под ухом вонючую колбасу, или котлеты с чесноком.

Уже в вагоне приглушен свет, уже слышится первый храп пассажира и сестренка на нижней полке посапывает, а Лене не спится. Внутри все замирает от страха и неизвестности. Даже самой себе девочка не могла бы объяснить, откуда взялась такая уверенность, что Иван не родной отец. Просто не может и все!

Не было чувства кровного родства, как с мамой, на которую она не обижалась: поругает и тут же пожалеет. С Иваном так не было никогда. Он не прикасался к ней, но его слова хлестали больнее ремня.