Крик шепотом

К кирпичному двухэтажному особняку, девочки подошли уставшие и голодные. Лена опустила тяжелую сумку на каменную плиту, служащую ступенькой перед массивной дубовой дверью, поставленной еще в прошлом веке хозяином, и позвонила.

– Лен, пойдем в кухню, – заныла Люда, – бабуля там.

– А вдруг она отдыхает? Жарко ведь уже на кухне.

–Ага, будет она тебе прыгать по ступенькам, – возразила рассудительная сестра, -дядя Вова с тетей Раей на работе, Васька в садике, а она приготовит кушать и там же в кухне отдыхает, я знаю.

– Раз ты все знаешь, иди во двор и посмотри! – рассердилась Лена и села на сумку.

Дом купца, возвышавшегося над поймой реки Тузловки, был открыт всем ветрам.

Калитка открылась бесшумно и легко в просторный заросший травой двор, застроенный сарайчиками и засаженный плодовыми деревьями по периметру. В глубине двора, под холмом, поросшим терновником, приютилось строение, сооруженное Колесовыми из подручного материала, похожее на пещеру, – летняя кухня. Увидев открытую дверь в летнюю резиденцию, Людка побежала с визгом: «Бабуля!», и Лена, услышав этот взрыв эмоций, со вздохом подняла сумки и тоже вошла во двор.

Из-за старенькой тюлевой занавески сначала показалась повязанная белой батистовой косынкой голова бабы Кати, а потом расплывшееся в радостной улыбке смуглое лицо. Подбежавшая внучка повисла у нее на шее, а женщина улыбалась и, обнимая любимую внучку, восклицала:

–Як жеж це так!? Приихали! Сами!? Без мати?! Ну и ну!

Это была ее кровь, ее продолжение. Худощавая, подвижная, невысокого роста, с черными, как смоль волосами, в свои шестьдесят с хвостиком, и ровненьким прямым носом, она выглядела моложаво А глаза, как у всех Колесовых, синие, бездонные, таврские, как она говорила, светились счастьем.

Лена сдержано поздоровалась, не вмешиваясь в бурную сцену, и поставила на траву сумку. С красного лба капал пот, и веснушчатый курносый нос, сгоравший каждое лето до ранок, опять сильно покраснел; выгоревшие на солнце волосы, завязанные на затылке резинкой, не добавляли красоты.

–Ну, девки! Ну, девки. – повторяла Екатерина Дмитриевна, пропуская внучек в кухню, – Сидайте, сидайте, будемо обидать. Борщ тильки что зробыла, абрикос в кучу сгорнула, потом поколупаемо…

Девочки вошли в маленькую комнатку, где стоял обеденный столик, газовая плитка с баллоном, тумбочка и самодельная кушетка, на которой женщина отдыхала в жаркий полдень. Чисто. Уютно. Вкусно пахнет едой.

Хромая, с негнущейся ногой (остаток жестокого ревматизма), она возбужденно суетилась, наливая из ведерной кастрюли густо заваренный борщ и нарезая по ломтю пышного хрустящего хлеба, спрятанного от жары на дно эмалированного ведра, потом села напротив.

Люда без устали трещала, успевая и заглатывать еду, и рассказывать, что она отличница и что ей дали похвальную грамоту в конце учебного года.

–Гарно, гарно, – кивает головой бабушка и гладит внучку. Спохватившись, оборачивается к старшей и спрашивает:

– А ты як годыну зробыла?

– Хорошо, – равнодушно отвечает Лена и продолжает есть.

–Ой, бабуль, она скромничает,– воскликнула Люда. – У нее всего-то одна четверка, а грамот… пять или шесть.

–Люд, – зыркнула Лена на сестру, – перестань хвастать.

–Да я же бабушке, ни кому-нибудь! – обиделась та и, обернувшись к бабуле, стала перечислять, – и за октябрят, и за общественную работу в школе, и за работу в классе, и за самодеятельность, и за…

Она наморщила аккуратный прямой, как у бабушки, носик и обратилась к занятой едой сестре:

–Ну, напомни, за что еще?

Лена махнула на нее рукой с хлебом. Отстань, мол, и потянулась за вишневым компотом, на который нацелилась и муха. Отогнав ее, Лена только сейчас услышала назойливое жужжание в кухне и за занавескою. Их было столько, что казалось они слетелись сюда со всего города! И сколько бы бабушка их ни гоняла, они все равно пролазили через дырочки в тюле, пробирались по половику через порог. Знают, где можно полакомиться.

–Ну, все! Геть в дом: тамочки прохладно, – скомандовала бабушка.

Она с трудом поднималась по крутой узкой лестнице. Еще в молодости, когда родились погодки сын Иван и дочь Татьяна, заболела ревматизмом и лежала полгода пластом. Свекор и ухаживал, и лечил любимую сноху ваннами из сенной трухи. Поставил-таки ее на ноги, стала ходить.

Негнущаяся нога все четырнадцать ступенек больше мешала и цеплялась, чем помогала, отдавала болью в спине.

Взлетев по лестнице, Люда по-хозяйски открыла дверь и первой вошла в затемненную комнату, которая показалась большой и пустой. Прохладно. Окна зашторены плотной занавесью, на полу под окном лежал застеленный простынею матрас с подушкою.

–Лягайте! И я чуточку полежу.

Бабушка пошла в смежную маленькую комнатку отдыхать. Там, кроме комода и кровати, стоял еще стул и громоздились полки для белья.