Крик шепотом

Гена. И опять, словно наяву, ее душевный покой разорвал вой, полный отчаяния и тоски. Лена зажмурилась от страха, потом резко села, открыла глаза и приказала себе не тревожиться о том, чего сейчас невозможно изменить. Вот приедет, тогда и будет видно.

Завтракали во дворе, увитым виноградом. Огромные гроздья непривычно висели над головой и смущали девочку. А когда ей захотелось потрогать это южное богатство ( не мираж ли? ) Григорий ласково шепнул: « Они зеленые, не рви, не трогай!». И Лена послушно с восторгом любовалась этим южным изобилием и вздыхала с сожалением, что у них дома не растут ни виноград, ни арбуз, ни дыни, ни персики. За столом сидела лишь мать Григория с годовалым внуком: все ушли в поле.

Григорий, нахмурившись, сопел: опять спустило колесо, опять придется все проверять, прежде чем ехать домой, опять лежать под машиной в жару одному. Он вздохнул и требовательно произнес:

– Жанна, мне нужна помощь!

– Я в машинах все равно ничего не понимаю. А ключи ты можешь положить рядом и не вставать за ними.

– Ну, конечно, как ездить, так вдвоем, а как под машину – так мне одному! – крикнул Григорий, нервно перекладывая вилку с места на место.

– Давайте я помогу, – с готовностью отозвалась Лена, не понимая, как можно ссориться из-за такой ерунды.

–Вот, видишь, видишь! – взвизгнул Григорий, – Вот кто меня любит! Спасибо, роднулька!

Он взглянул на девочку с такой нежностью, что Лена засмущалась. Довольный, он отвернулся и, деловито закатав рукава рубашки, сказал:

– Доедай и приходи во двор. Починимся и поедем.

Глава 7

Нинка быстро шла домой мимо сверкающих огнями витрин и гостеприимно распахнутых дверей магазинов. Запахи манили, кружили голову, но она твердо решила сегодня не менять последнюю пятерку, а растянуть ее на неделю. Дома ее ждет борщ, наваристый, с сахарной косточкой, пастернаком, петрушечкой. Пахучий, вкусный! Сейчас придет, подогреет в ковшике,– и будет у них с Геной пир.

Яркая, залитая светом Московская осталась позади. Нина пересекла Сенную и спустилась вниз, к Тузловке, где дорожку освещал лишь свет в окнах. Сумеречно. Женщина пошла быстрее, но холодок страха, сжимал теперь легкие, мешая дыханию. И вдруг мысли прервал протяжный собачий вой. Она вздрогнула, посмотрела вокруг. Никого. Цикады трещат. Сквозь открытое окно слышен звон посуды. Лучи скрывшегося за степью солнца из последних сил пробивают темную завесу ночи. Одна!

Вой повторился. Внутри все сжалось, а глаза шарили в поисках палки или камня. Неужели волкодава выпустили погулять? Нет, не видно. Заборы высокие. Калитки закрыты. Ни души. А может, кого-то ждет беда? Животные предчувствуют. Собака завыла опять, и Нина дрожащими губами тихо сказала, как учила мама:

–На свою голову воешь, не на мою!

Повторила три раза и побежала, спотыкаясь и не оглядываясь.

Уже подходя к калитке, почувствовала что-то неладное. Дом стоял погруженный во тьму, двери настежь, светилось только маленькое окошко во дворе.

Сердце сжалось, перестало стучать, потом забилось, затрепетало, и Нина мелко-мелко задышала, пугливо открыв калитку. Затаив дыхание, она тихо, осторожно, чтобы не скрипнула ступенька, поднялась на крыльцо. Остановилась. Прислушалась. Из комнаты доносилось прерывистое, негромкое рычание. В глубине можно было рассмотреть разбросанные вещи и что-то плавающее в воздухе. «Пух?» – мелькнуло в голове. Она шагнула вглубь и ахнула: в углу кто-то сидел и рвал зубами подушку. Перья летали вокруг, оседали на голову, плечи, выпиравшие колени, а изо рта, набитого перьями, вылетали нечеловеческие жуткие звуки.

В ужасе, прикрыв рот рукой, чтобы не закричать, Нина скатилась вниз и бросилась бежать через двор к светящему огоньку, в кухню. Но, когда она, бледная, трясущими руками отодвинула занавеску, Тамара Федоровна презрительно взглянув, отвернулась, продолжая собирать посуду со стола.

– Что надо, деточка? – недовольно спросила мачеха, наливая в чашку горячей воды. – Мы уже поужинали, только завтра будем готовить.

– Папа, папа! – ничего не слыша и не понимая сказанных слов, прошептала со всхлипом Нина, указывая на дом. – Гена, там Гена!

– Что? Что Гена?– наливаясь краской и пытаясь встать, также тихо спросил Тимофей Егорович, -

– Что? Да говори же ты!– повернувшись, закричала на невестку Тамара Федоровна, отодвигая тарелку, и, не дожидаясь объяснений, побежала к дому, вытирая на ходу замасленные руки.

Мачеха не испугалась, когда увидела обезумевшее, перекошенное лицо пасынка. Наоборот, решительно принялась за дело. Ни умоляющие взгляды мужа, ни робкие возражения Нины не могли поколебать этой уверенности.

– Он сумасшедший! Разве вы не видите?! Его надо срочно лечить.

Скорая помощь приехала быстро. Встречала медицинскую бригаду и всем распоряжалась Тамара Федоровна. Нинка испуганно жалась к стенке дома. Тимофей Егорович сидел, покачиваясь на траве около крыльца, смотрел, как санитары быстро и ловко пеленают его сына, орущего и надрывно всхлипывающего, как мыча, он время от времени протягивает к нему широкую со скрюченными пальцами ладонь.

Глава 8