Крик в ночи (СИ)

Не покиньте меня в этот сложный час,
Я вас всех бесконечно люблю!
Скиньтесь, граждане, по копеечке,
Я имею в виду по рублю…

Они двигались навстречу друг другу: новоиспеченный писатель в образе вагонного нищего и вагонный нищий в образе сына великого писателя.

Известный немецкий сатирик
Граф Лев Николаич Толстой
Питался растительной пищей,
Ходил по деревне босой…

Кое-кто из пассажиров посмеивался, кто-то сочувственно вздыхал, но никому не казалось, что вагонная лирика незаконнорожденного сына немецкого сатирика должна получать материальное стимулирование. «Как убедить безразличную пассажирскую массу в том, что мое горе — это и есть продолжение их собственного? — думал Филдс, покачиваясь на ходу поезда. — Лишь бы «отпрыск» не помешал.»

— Дорогие сограждане! — обратился Филдс к пассажирам. — Посмотрите на меня, вглядитесь в мое изможденное, испещренное черт знает чем, лицо! Перед вами американец, в прошлом военный летчик, пострадавший во время ознакомительного полета над бывшим СССР. Мой самолет сбили ракетой аккурат над Новыми Дышлами, а село Крысиное до сих пор снится мне по ночам.

— Во завирает… — сказал кто-то.

Сын немецкого сатирика прекратил петь, набычился и с гармонью наперевес двинулся к подбитому летчику:

— Слышь-ка, ты, шмелюга, — произнес он, — у тебя не морда, а расписание поездов, причем, дальнего следования. Понял?

— Не очень-то вы любезны, — заметил Филдс.

— Что ты здесь делаешь?! — надвигался «сын». — Знаешь, морда, чей это вагон? Знаешь?!

— Метрополитеновский, — как на экзамене выпалил американец.

— Платформа «Чукчинская площадь», — объявил голос: — Следующая остановка «Новогонорвская».

Гармонь взвизгнула, растянулась и змеем-горынычем взвилась над Филдсом.

— Знаешь, американская шмелиная морда, — распалялся Толстовский сын, — на чью территорию ты залез?! В какую дерьмовую историю ты влип?

— Знать бы, конечно, не мешало, — оправдательно подметил Филдс. — Ведь мне, по сути дела, ничего не известно об этой территории, за исключением того, что она является вагоном, куда может сесть любой пассажир, будь то бомж или заместитель министра.

— Значит, морда, ты из умных…Из очень умных!!..

И незнакомец отвесил Филдсу такую звонкую оплеуху, что тот вначале совсем опешил, лишился дара речи, издав неэстетичный звук, затем остановился, изловчился и нанес удар прямо по мехам гармони. Гармонь тяжело выдохнула всеми мехами, жалобно засопела и вместе со своим хозяином распласталась в вагонном проходе.

— Насчет ума я с вами совершенно согласен, — склонившись над «сыном», заключил Филдс.

Вагонные двери разом раздвинулись, толпа хлынула из вагона, спотыкаясь о сына великого сатирика; возгласы возмущения сменялись отборной руганью как уже вышедших, так и вновь вошедших. Еще немного — и от сатиры с гармонью уже ничего не останется. Филдс, простив оппоненту недостойные выпады, выволок его на платформу вместе с гармонью, затем прислонил к постаменту, на котором, скрючившись, напрягся бронзовый человек в матросской фуражке, приставивший к виску сына сатирика бронзовый браунинг..

Вот такую трагическую картину и обнаружил дежурный милиционер, предложивший следовать за ним в комнату милиции. Вагонный герой неожиданно вскочил на ноги, взял скрипучий мажорный аккорд и стрелой помчался по направлению к эскалатору. За ним полетел Филдс Уже на улице, оторвавшись от представителя власти, еле переводя дыхание, незнакомец с баяном исподлобья выдавил:

— Кажется, ты меня выручил…

Американский летчик горько усмехнулся:

— Таких как вы просто необходимо выручать.

— Робин Гуд, что ли?

— Это как вам больше подходит.

— Просто любопытно, откуда такие сильные и бесстрашные берутся?

— Их создает сама жизнь, — ответил Филдс.

— Простите, но только не наша, послесовковая.

— В таком случае, наша досовковая.

Незнакомец теперь казался каким-то смятым и бессильным: его потухшие глаза светились тускло, но осмысленно.

— Приятно было бы с вами познакомиться, — нерешительно произнес он, отведя взгляд в сторону.

— Бывший полковник американских ВВС, ваш покорный слуга, — отрекомендовался Филдс.

— Имя у вас есть? — спросил незнакомец.

— Мое имя Дмитрий, а фамилия Филдин, причем, если вы внимательно вглядитесь в мою физиономию, то поймете, насколько точно они соответствуют моему облику.

— Какую-то чепуху несете, уважаемый…

— Вот как? Кстати, ваше обращение ко мне, насколько я помню, начиналось «шмелюгой», а закончилось, как ни странно, «уважаемым»…

Незнакомец устало произнес: