Криминалистика: теоретический курс

Возвращаясь к регламентации института специальных познаний, важно отметить, что в дальнейшем своем развитии советское уголовно-процессуальное законодательство лишь отчасти использовало исторический опыт законотворчества, предав забвению некоторые принципиальные решения данной проблемы, предложенные Уставом. Например, первый советский УПК 1922 (в редакции 1923) года никаких новых идей в решении проблемы правового регулирования института специальных познаний не принес. В основном это было заимствование положений Устава 1864 года с терминологической заменой «сведущего лица» на «эксперта» при забвении уже достигнутого в уголовно-процессуальной науке и дореволюционной законодательной практике. В частности, специальные познания УПК РСФСР 1923 года ограничил познаниями только в науке, искусстве или ремесле, исчерпывающе перечислив их в ст. 63 УПК, и тем самым отказавшись от более рационального решения вопроса об источниках специальных знаний, который был предложен Уставом 1864 года.

Вслед за Судебным Уставом УПК 1923 года повторил уже известное положение о том, что вызываемый эксперт обязан явиться и участвовать в осмотрах и освидетельствованиях, а также «давать заключения» (ст. 64 УПК РСФСР 1923 года). Сама по себе экспертиза, итогом проведения которой должно было стать такое заключение эксперта, как таковая в УПК не упоминалась, а регламентировалась как допрос экспертов. С предупреждением их об ответственности за отказ от дачи заключения и за дачу заведомо ложного заключения, и с изложением вопросов, по которым должно быть дано заключение (ст. 170–171). Эти же правила, изложенные в главе «Допрос свидетелей и экспертов», надлежало соблюдать и в случае приглашения эксперта для участия в осмотрах и освидетельствованиях. В отличие от Устава уголовного судопроизводства никаких особых требований к качествам экспертов УПК 1923 года не предъявлял, и следователь обязан был только удостовериться в «его самоличности» и предупредить «о необходимости давать заключение, строго согласное с обстоятельствами дела и данными тех специальных знаний, для которых вызван эксперт» (ст. 170). Ни проверка компетентности, ни необходимость убедиться в незаинтересованности эксперта в деле в круг обязанностей следователя и суда не входили.

Приведенные выше примеры невнимательного, мягко говоря, отношения к истории становления института специальных познаний в уголовном судопроизводстве, к сожалению, оказались не единственными в отечественной законодательной практике.

Так, например, требование к «сведущим людям» обладать всеми качествами «достоверных свидетелей» (ст. 327 Устава 1864 года) как правовое предписание процессуального закона сегодня незаслуженно забыто. А между тем, обязывая судебного следователя и судью оценивать качества эксперта по критериям оценки достоверных свидетелей, Устав требовал от судебных экспертов нечто большего, нежели незаинтересованность и компетентность, отсутствие которых, согласно всем последующим отечественным УПК, рассматривалось в качестве единственных и достаточных оснований для их отвода. Тем не менее, эти положения советского (и нового российского) уголовно-процессуального закона воспринимались и вплоть до сегодняшнего дня воспринимаются отечественной наукой и практикой как достаточные для обеспечения достоверностии объективности выводов эксперта.[484] На самом же деле незаинтересованность и объективность — взаимосвязанные, но не тождественные категории. Та заинтересованность, которую имеет в виду УПК, и обнаружение которой является основанием для отвода эксперта, может служить лишь поводом для высказывания сомнений в его объективности, но из этого отнюдь не следует, что всякий заинтересованный эксперт непременно окажется и необъективным в своих суждениях. Нормы УПК в этой части являются скорее превентивной мерой против возможной, но совершенно не обязательной, необъективности эксперта. То же можно сказать и о компетентности, взаимосвязанной, но не гарантирующей достоверность.