– Чия? – сморгнул Карапетян.
– Ее, – нетерпеливо промолвил Коробов. – Какая у нее была марка машины?
– У нее бил «Мазда», – ответил Карапетян. – Ну, такая, на которых женщины эздят…
– Цвет?
– Светлый, – посмотрел на Коробова Карапетян и добавил: – Такой, еще переливается на свету.
– Перламутровый?
– Нэт, не перламутровый, – ответил, по-думав, Карапетян.
– Платиновый? – снова спросил Володька.
– Нэт, – опять немного подумав, ответил Хирург. – Другой…
– Ну, какой другой? Может, жемчужный? Или серебристый? – задал уточняющий вопрос Володя.
– Ну, навернаэ, серебристый, – не очень уверенно сказал Карапетян.
– А номер?
– Что? – сморгнул хирург.
– Номер этой «Мазды» вы запомнили? – жег взглядом хирурга Коробов.
– Нэт. На номер иё машины я нэ сматрел, – печально произнес Карапетян. И добавил: – Я на нее болше сматрел. А что, это она убил, да?
– Пока этого мы утверждать не можем, – ответил Володя. – Рассказывайте дальше…
– Далше мы паэхали в кафэ, – ответил Карапетян. – Пасидэли, пагаварили…
– Как она вам представилась? – Коробов достал записную книжку и стал что-то в ней писать.
– Ана сказал, что ее завут Марина, – ответил Карапетян.
– Так, – констатировал Володя, – и что было дальше?
– Ми разговаривали, – сказал хирург.
– О чем?
– Аба всем, – чуть помедлив, ответил Карапетян. – А ее работе. А маей работе…
– А что она говорила о своей работе? – спросил я.
– Што журналистом стала работать трудна, – ответил хирург. – Что сегодня читател избалован, и его мала чем можна удивит. Паэтаму приходитца крутитца, как белка в калесе, чтобы дабыт интересный материал. Сказал, что хочет написат балшой материал о масковских балницах…
– Она не сказала, где работает? – спросил я.
– Пачему не сказал, сказал, – посмотрел на меня Карапетян.
– Так, и где же она работает? – сорвал вопрос с моих губ Володя Коробов.
– В «Вечерней Маскве», – повернулся к нему хирург. – А еще на тэлэвидении… Как его… Фырукт такой ест тропичэский… Ага, высыпомнил, «Авакадо»!
– Хм… Это она вам так сказала?
– Да, – ответил Карапетян.
– Что потом, – задал вопрос Коробов.
– Патом стали гаварит а маей работе, – продолжал свою печальную повесть в словах хирург Карапетян. – Ее мая работа силна заинтересовал. Она многа вапросов задавал. Я отвечал, – у Карапетяна от волнения опять усилился акцент. – Патом я ее правадил да дома, и мы условились, что ана придет ка мне на работу и вазмет у миня интервью. А патом ей нада будет пахадит па балницэ, праникнутца иё атмоферой, как она сказал, и чтобы никто нэ знал, что ана журналистка…
– Вы сказали, что проводили ее до дома, – напомнил Карапетяну Володя Коробов.
– Да, – ответил хирург воодушевленно.
– А что за дом, на какой он улице? – приготовился Коробов записывать в записную книжку.
– Абыкнавенный такой дом. Двенадцать этажэй… – ответил Карапетян. – А стаит он на улице… Череповецкой.
– Номер дома помните?
– Нэт, – немного подумав, ответил Карапетян.
– А подъезд? – ничего еще пока нового не записал в своей книжечке Володя.
– Падъезд самый крайний.
– Первый или последний? – снова спросил Коробов.
Карапетян задумался. Потом ответил:
– Нэ знаю. Крайний…
– А она вошла в подъезд? – перехватил я у Володьки инициативу.
– Нэт, она праважала миня, – сказал хирург.
– Как провожала? – спросил я.
– Стаяла и махала мне рукой, пака я нэ уехал, – ответил Карапетян.
– Романтично, однако… Значит, в подъезд она так и не вошла? – снова уточнил я.
– Я нэ знаю, нэ видел… – посмотрел на меня хирург. – Жэнщина машет, я уехал.
Похоже, в этом подъезде, как и в самом доме, к которому Карапетян проводил молодую женщину, она не жила. И никакой Мариной, равно как и журналисткой, она не являлась. Коробов, похоже, думал то же самое…
– А как вы встретились с ней сегодня? – помолчав, спросил Володя.
– Ана пришла ка мне, как и абещала, очэн правилный жэнщин, – ответил хирург. Он был совершенно растерян и не знал, как себя вести. Поэтому его выбор говорить правду был самым удачным…
– Ну, вы встретились, и что было дальше? – спросил Коробов. И повесть хирурга Карапетяна продолжилась далее: