Криптия

– Сам понимаю, что ночью оно лучше. Только вряд ли они будут ждать до ночи. Да и ветер может смениться. Так что нечего медлить. Готовьтесь все. Интендант, тащи сюда нашего живореза. Саки, подсоби ему. Рох, берись за топор. Пусть конюх займется лошадьми. Если сам не может, пусть мальчонку кликнет. Остальные пусть горючку готовят.

– Идемте, – сказала Ланасса. – Тряпки, масло, щепа… все есть, всем будет дело.

Голос ее звучал глухо. Не от отчаяния – от усталости. После тушения пожара ломило все тело. Глупость какая… вот только что мы гасили огонь, а сейчас будем готовиться его запалить. Но уж лучше так, чем… она не позволила себе довести мысль до конца.

Хозяйка с девушками, Боболон и Клиах прошли в дом, а Огай, напротив, выполз во двор – Варинхарий, направляясь в погреб, успел передать распоряжение Гордиана. Конюх был угрюм и зверовиден больше обычного. Его шатало от слабости, но подручного он кликать не стал, побрел на конюшню. Можно не сомневаться, участь лошадей была для него важнее человеческой.

Короче, Гордиан Эльго мог быть доволен тем, как выполняются его приказы, Больше испытывать удовольствие было не от чего.

Огай не был единственным, кто появился перед пограничником, волоча ноги. Саки вытолкал из дома связанного Шуаса. Тот, глотнув воздуха, едва не упал, но устоял. Следом вышел Варинхарий. По физиономии его никак нельзя было прочитать, какой разговор состоялся у него с арестантом.

Шуас крутил головой, приглядываясь, принюхиваясь.

– Руки ему развяжи, – распорядился Эльго. Саки тупо моргнул выцветшими ресницами, и Гордиан раздраженно бросил: – Иначе как ему мертвяков таскать?

– Значит, сами решили? – сипло спросил Шуас, пока Саки пилил ножом веревки.

Гордиан не понял вопроса, но счел ниже своего достоинства уточнять.

– Получить силу. Кровь уже ушла в землю, ее нельзя использовать. Теперь вы хотите прах отдать ветру.

– Это он опять за свое, – с неохотой пояснил Варинхарий. – Про магию. Как только я ему сказал, что делать надо, он аж встрепенулся и обозвал это жертвой. И еще каким-то словом…

– Ничего у вас не выйдет! – оборвал его батниец. – Только я знаю! Только мне дано…

– Да заткнись ты и тащи мертвяков! Вон лестница приставлена к стене!

Шуас бросил на пограничника яростный взгляд. Глядя, как он волочит через двор труп кочевника, Гордиан вначале подумал, что погорячился. Нет, сама идея была правильной. Гордиан мысленно возблагодарил того, кто строил этот палисад и догадался сделать наверху нечто вроде помоста, где могли разместиться стрелки. Обычно при гостиницах такого не было, но, верно, строитель заведения – или его заказчик – хорошо знал жизнь на границе. Если б не это знание, возможно всем, кто здесь есть, вчера бы и конец пришел. Но по приставной лестнице, по которой легко взбирались ловкие и крепкие парни, человеку пузатому, обессиленному, да еще обремененному ношей, вскарабкаться почти невозможно.

Однако Шуас вовсе не пытался уклониться от задания. Дотащил окоченелый труп до лестницы, оставил там и вернулся за следующим. Двужильный он, что ли? После допроса с пристрастием, сутки не жрамши… ладно, нам же лучше.

На всякий случай, Гордиан крикнул:

– Эй, как тебя… Азат! Давай сюда, поможешь, – «своему бывшему хозяину» он не добавил. Азат понял и так.

Что ж, все делали свое дело. Ланасса вроде бы баба с головой, справится. Главное, чтоб ветер не сменился. Гордиан видел, что такое пожар в степи. Не зря кривоногие его так боятся. Правду бельмастый молвил… Между прочим, где он? Не видать. За дровами, небось, пошел.

Варинхарий тоже вернулся в дом, но вовсе не для того, чтобы исполнять приказания Гордиана. Хотя его действия также имели прямое отношение к подготовке побега. Он был занят поисками.

Ни на кухне, ни в зале человека, который был нужен господину Гаттала, не нашлось. Он обнаружился в коридоре, ведущем на задний двор. Том самом, где когда-то полусонная служанка ступила в лужу крови, с чего и начались все последующие нескончаемые бедствия. И это еще больше утвердило Варинхария в его подозрениях.

– Лучше сразу признайся, – сказал он.

– В чем?

После нападения кочевников в услугах сказителя не было нужды, и с ним никто не разговаривал. Он и сам никому не навязывался. А держался в стороне, чтоб не мешать. И сейчас изумленно замигал подслеповатыми глазами.

– Не придуривайся, старик. Или не старик ты вовсе? Мы уж поняли тут, что ты не дурак… а вот кто ты такой есть? Языком молотишь так, что всякий заслушается, шляешься в одиночку и безоружный там, где война начинается. Имени твоего никто не помнит. Слепыми глазами видишь то, чего зрячие не замечают. Так кто ж ты, а?

– Что это вам в голову взбрело, господин хороший? Ничего я от добрых людей не скрываю, весь на виду. Имя мое никому не надобно, вот и не помнит никто. А шляюсь там, где накормят, обогреют убогого, ночевать пустят…

– А не потому, что от службы спокойствия или жреческих коллегий прячешься?

– Да к чему мне скрываться от таких важных людей? Им и дела нет до меня…