Криптонит (СИ)

И снова этот преданный взгляд, как будто она вынесет любой удар. Этот взгляд «мы всё вынесем».

И я вдруг поняла, что я ненавижу её именно за этот взгляд. За взгляд, говоривший, что она помнила. Помнила, как я плачу у неё на плече.

За взгляд «я никогда от тебя не отвернусь».

Мне хотелось отвернуться, отмыться от этого взгляда. Мне хотелось заплакать и исчезнуть.

Это язык, на котором я не говорю.

— Блять, даже не пытайся. Я не хочу слушать твои советы по поводу своих отношений. И общаться тоже.

Я так хотела побыстрее от неё отделаться. Меня так корёжил этот разговор. И что-то царапалось, царапалось внутри. Я выпалила это, потому что действительно хотела сделать ей как можно больнее.

Но только сказав это, я захотела взять слова обратно. На секунду я не поверила, что это действительно происходит с нами — эта точка невозврата.

Но она произошла, и всё изменилось.

Потому что сначала она вздрогнула. А потом выражение её лица изменилось в секунду. Это была не она — это был кто-то с ледяной маской.

— Отношений? Боже, да открой глаза, ты реально думаешь, что нужна ему?

— Заткнись, — процедила я. Мне хотелось заткнуть уши и кричать.

— Ему хер знает сколько, а тебе семнадцать — да он просто таскается с тобой, потому что ему весело или потому что он хочет тебя трахнуть, — её несло, я видела это. Глаза начинали сверкать всё более безумным блеском, и она поджала губы так, словно чувствовала боль.

Я полюбила её когда-то за то, что она делала сейчас. Мы обе хорошо умели делать больно.

Её лицо помутнело перед глазами. Превратилось в лицо Ирины Алексеевны.

Это произошло в секунду. Секунда — и у меня болит ладонь, а на её щеке алеет след. Вместе с царапинами от моих острых ногтей.

И самое ужасное — что мне это понравилось. Наконец-то всё встало на свои места.

И я посмотрела на её шокированное лицо, чтобы добить.

— Я не хочу лечить твоё больное одиночество — лучше полечи свою голову.

Наконец-то всё было правильно — теперь я видела своё истинное отражение в её влажных глазах.

Очень красивое, но всë-таки чудовище.

— Что здесь происходит?

Его голос должен был ударить словно гром. Но не ударил — мы всё ещё стояли и смотрели друг на друга в состоянии аффекта.

Во мне ничто не колыхнулось — я отрешилась от своих чувств.

Во мне ничто не колыхнулось, даже когда он подошёл к Вере и поднял её подбородок, чтобы рассмотреть кровоточащие ссадины.

В этот момент Вера посмотрела на меня так, что я поняла: это навсегда. Это уже никогда не излечить.

Трещина — до и после. Как и в Красильниковой, что-то в ней изменилось навсегда.

И я вновь почувствовала, что всё правильно.

Теперь она никогда не сможет увидеть во мне ту плачущую девочку.

Теперь она не сможет меня отвергнуть, потому что я сделала это первой.

И я повернулась к ним спиной, спокойно собираясь уходить.

Но прежде чем отвернуться, я увидела его взгляд. Какой он кинул на меня, и каким потом посмотрел на Веру, собираясь уводить её за плечи в медпункт — так открыто и заботливо, как никогда со мной. Или это было и со мной?

Тогда я и поняла, в чем между нами разница. Тот язык, на котором я не умела говорить, — язык любви.

Я признаюсь в любви, будто кидаю гранату на войне - затем лишь, чтобы вокруг было одно лишь разрушение. Я признаюсь в любви, будто дерусь - затем лишь, чтобы меня отвергли.

В голове снова зазвучал его вопрос, который был в его последнем взгляде.

Любовь или подчинение?

Я отвернулась, чтобы пойти домой, не подозревая, что уже через несколько часов всё превратится в ад.

========== О срастающихся масках и неизбежных выборах ==========

Когда ты чего-то боишься, всегда наступает момент, когда сталкиваешься лицом к лицу со своими страхами. Как бы быстро ты ни бежал, оно тебя догоняет — сначала во снах, потом в реальности.

Оно всегда быстрее — и оно всегда встаёт перед твоим лицом, чтобы над тобой посмеяться. Посмотреть, выдержишь ты или сломаешься.

Оно всегда над тобой смеётся, обнажая твою истинную суть.

Моя спрятана была так глубоко, что я сама забыла о ней. Пока она была в темноте, её не существовало, но всегда наступает момент, когда кто-то включает свет.

Всегда найдется человек, который дёрнет за молнию, снимая с тебя костюм другого человека. В моём случае это была Вера — это всегда была Вера, которая знала меня лучше, чем кто-либо другой.

— Юля, это правда? — встревоженный голос Иры находит меня с порога, когда я возвращаюсь домой после долгого шатания на морозе. Мне не удаётся даже сделать передышку — сердце снова подскакивает, и я дёргаюсь всем телом, вешая пальто. — Ты… встречаешься с учителем… физики?

Почему-то в её глазах ужас неведомых масштабов. Ира, это вовсе не было так страшно.

— Мою дочь трахает взрослый мужик, а я об этом ни сном ни духу! Воспитали, называется! — звучит возмущённый крик отца из кухни, и я брезгливо закатываю глаза. Наверняка уже пьёт. Конечно, горе-то какое. Впервые лет за семнадцать вспомнить, что у тебя существует дочь.

— Нет, — спокойно говорю я Ире. — Просто сплетни ходят. Из-за наших дополнительных занятий.