Криптонит (СИ)

Я представляла, что будет дальше. Но будто до конца не осознавала, будто это сон, будто я должна просто как сомнамбула это пережить. В спячке, в коматозе.

Мои движения были неосознанные, замедленные. Не было ужаса. Была просто эта притупленность, будто весь мир остановился и я пустыми глазами наблюдаю за тем, что происходит.

И вдруг он, издав краткий, едва слышный надломленный стон, отодвинул меня от себя, заставляя слезть с колен.

Отвернувшись, чтобы не видеть моё по-детски беспомощные лицо и острые коленки, он глухо и с каким-то надрывом сказал:

— Нет, я не могу. Просто не могу.

Он задыхался как от удара в солнечное сплетение.

Я смотрела в одну точку.

Видимо, не для секса.

Комментарий к О драчливых мальчишках, робких девочках и кошках-мышках

времена, конечно… пиздец, ребята. я просто надеюсь, что вы как-то справляетесь.

я справляюсь, когда чувствую хоть какой-то контроль хоть где-то - а это всегда мои истории. так что я решила дать шанс криптониту стать законченным, тем более, что осталось не так много.

ещё раз: очень хочу, чтобы у вас всё было хорошо, и рада, если глава помогла отвлечься

========== О том, как рождаются чудовища ==========

Это настолько фантомные картинки, что мне приходится ловить их краем глаза, пока они не убежали. Размытые, нечеткие, пугливые, как наше счастье. Порой я боюсь, что этого не существовало. Что это как боль в отрезанной конечности — боль всего лишь призрачная.

Мы приехали к единственному памятнику в нашем городке — медному памятнику Ленину с побелевшим носом. Я чуть не падаю, поскользнувшись на покрытой льдом асфальтовой дорожке, и, смеясь, цепляюсь за его рукав.

Вокруг — аллея голых деревьев, на которых каркают вороны. Мне плохо от января, у меня авитаминоз, сухая кожа и постоянно мёрзнут пальцы. У него румяные щёки, и впервые я на них вижу ямочки, когда он косит на меня взглядом. На фоне такой серости вокруг его глаза словно аквамарины. Мне хочется спросить его: «А ты знаешь, что ты мутант?», но я предвижу ответ: «Да».

Я не помню, о чем мы разговаривали. Чаще всего препирались как дети. И нам было весело.

— Я думал, у тебя найдется шапка помоднее. От Габаны ничего не было? — и поправляет её. Нормальная шапка с помпоном, но я покраснела.

Он сажает меня на протянутую руку на Ленина после моего долгого канюченья и становится между моих ног. Мы почти одного роста — я всё же чуть выше, и мне нравится смотреть на него сверху вниз.

У меня всё ещё перехватывает дыхание от его рентгеновского взгляда. Он пронизывает как осколок стекла. Когда он так резко серьезнеет, мне становится ясно: дело к поцелуям.

— Я не верю, что ты заставила меня прогулять уроки, — задумчиво говорит, всё так же пристально глядя на меня. И я, не понимая, насколько серьёзна степень его досады, заранее сжимаюсь и строю невинные глазки. Мне всегда хотелось быть такой маленькой и глупой рядом с ним, надеясь, что он хоть немного сжалится и тут же растает.

Я не знаю, что изменилось. Насколько он смягчился. Но в такие моменты — когда я кривлялась и жеманничала — он больше не вёл себя как раньше. Он больше не был хмурым каменным Ильичом. Он издавал мягкий грудной смешок, и я видела, видела. Видела это в том, как он косил улыбку набок, отводя от меня взгляд.

Понимаю, Александр Ильич, я тоже была сама не своя. Мир менялся в такие моменты. Всё переворачивалось вверх дном. И как бы ты ни скрывал, какую бы броню ты ни надевал на себя, она разлеталась вдребезги.

— А ты в курсе, что тут нужно загадывать желание? Если потрёшь нос Володе, оно исполнится.

Помимо потёртого носа, на памятнике было ещё множество надписей маркером. «Чтобы М. меня полюбил, чтобы К. меня полюбил, чтобы-чтобы-чтобы».

— Да? — задумчиво спросил он, проводя пальцем по одной-единственной надписи, которая была не нарисована маркером, а выбита острым предметом, оставляя белые следы сколов. «Чтобы мама бросила пить».

Я потёрла нос, а потом прилепила на него жвачку.

— Чтобы все мои враги получили по заслугам, — торжественно произнесла я. Он опять посмотрел на меня слишком серьёзно (но это был взгляд, от которого мне становилось смешно):

— Вандалка. Кровожадная.

Он едва-едва качнул меня плечом, но я уже свалилась с руки Ленина и упала в сугроб. Моё шокированное лицо так насмешило его, что он усмехнулся издевательски и довольно, а потом он и вовсе засмеялся, глядя, как я собираю артиллерию из снега.

— О да, я помню, как ты умеешь, можешь даже не пытаться, — с нескрываемым самодовольством произнёс он. Но когда я кинула в него снежок, он, вызывая у меня дежавю, точно также возмущённо прорычал: — Блять, Юдина!

Всегда по фамилии, по имени — никогда. В этом была определённая граница.

Захлёбываясь от смеха, я словила от него снежок.

Январь был самым спокойным из всех месяцев того года. Он был так близко ко мне, но всё равно на расстоянии того самого взгляда, который в школе всегда тайком. Вы проходите мимо друг друга, и только ты замечаешь, что он всегда — всегда — задерживается на тебе глазами дольше, чем на других. И что в них что-то горит.

Тогда там не было льда, несмотря на лёд на улице.