— Быть никчёмным — значит, и не стремиться их зарабатывать. Значит, что и через десять лет у них вряд ли получится. Потому что всё, что их интересует, — бухло и машины. Если бы я хотела найти себе мужчину, то искала бы того, кто выше меня по всем параметрам, а не того, с кем надо нянчиться, — резко выпалила я практически на одном дыхании.
— Хотел пригласить тебя на дэрэ — но услышал, что мы все никчёмны, и передумал, — на моё плечо легла чужая массивная рука, и я поморщилась от запаха дешёвого дезодоранта. Дементьев с бритой почти под ноль башкой насмешливо смотрел на меня, пока я отправила ему гневный взгляд. — Ну так что? Пояснишь за мою никчёмность, принцесса?
— Убери от меня свои вонючие руки! — прошипела я, пытаясь вырваться, но его рука только сильнее давила на мои плечи, сминала талию, прижимая к чужому боку. И внутри меня что-то тихо запищало от паники. Ему это шутка, но меня тошнило от него. И я была настолько испугана, что даже не заметила, как мои огромные глаза нашли Александра Ильича, скучающе наблюдающего за нами с диванчика, на котором он сидел, ожидая ключа от кабинета.
— Дементьев, правда, отстань от неё… — Вера пыталась спасти меня, но он так зло зыркнул на неё, что она замолчала.
— Я, конечно, знал, что в тебе так много выебонов, но по-моему…
— По-моему, звонок сейчас прозвенит, а если хотите пообжиматься — то не в стенах школы, пожалуйста.
Я вздрогнула, услышав его низкий голос. Он посмотрел на меня всего раз — опять же, мимоходом, будто я сливаюсь со стеной. Будто ему неприятно смотреть на эту стену.
— Мы сами решим, где нам обжиматься, Алесандрильич, — оскалился Дементьев, пока я стояла ни жива ни мертва. Как он может так с ним разговаривать? Ему не… страшно? У него нет гудящей в рёбрах паники?
Александр Ильич легко встаёт с места, подходит к нам. Он возвышается над Дементьевым на полторы головы, а я и вовсе смотрю на его тёмную футболку. Он легко оттаскивает его за шкирку, откидывая как щенка. Так непринуждённо — а я с таким безумством в шокированных, будто под анестезией, замороженных зрачках ловлю его движения.
Я не успеваю проконтролировать свой мозг, который вычленяет запах его туалетной воды и которому он кажется вкусным. Ненормальный.
— Гуляй-ка ты, Дементьев.
Моё сердце ещё долго не может прийти в норму, пока я прижимаю руки к груди, будто уговаривая его успокоиться. Держа в клетке как преступника в тюрьме.
Как мало ему надо было, оказывается, чтобы сойти с ума.
В тот день мы как обычно шатались с Верой по коридорам, как я увидела это объявление на доске, и оно моментально приковало к себе моё внимание. Там было что-то про научные конференции — а это словосочетание действовало на меня как на кота валерьянка. Я ещё была полна надежд поразить деда и добиться хоть чего-то без его помощи (а о своей помощи он постоянно припоминал). Заслужить кость и лёгкое поглаживание по загривку.
Записаться можно было у завуча, в кабинет которой я сразу же и побежала.
— Юлечка, ты молодец, конечно, что решаешь заниматься внеклассной деятельностью, — заюлила сразу женщина, а я улыбнулась. — Проект по физике, я так понимаю? — переспросила она, занося мою фамилию в список. — Александр Ильич, вероятно, будет гордиться тобой. Он и будет твоим начруком. Зайди к нему после уроков, сообщи. Он не откажет в помощи.
Улыбка моя тут же стёрлась с лица.
С этого всё и началось.
========== О Насвае, помаде и доброте ==========
— Пипец. Прям так и сказал? — спросила Вера, однако даже в её взгляде на тарелку с супом был больший интерес, чем в голосе. Я привыкла. Да и всё ещё отходила после похода в знаменитый кабинет физики — меня потряхивало, как кролика, который избежал ножа, сделавшего бы из него обед. Ошалевшие глаза в тарелку.
Я тогда думала, что он долбоёб. Шучу. На самом деле, это я сейчас думаю, что я долбоёбка, а тогда я просто хотела исчезнуть. Она была так наивна…
— Да, Вер, так и сказал! — ну давай же, скажи это. Одно простое «блять». Но нет, я лишь со злостью уставилась на Веру, просто отодвинувшуюся от меня. Она всегда так делала, когда был риск конфликта — просто делала вид, что её не существует. Очень взрослый подход. — Сказал, что у него нет времени, чтобы учить меня считать до десяти. До конференции мы дойдём только лет через пять, когда я выучу, что такое дроби. Если у меня получится, конечно же, — злобно передразнила его я.
Он был очень… прямолинеен. И если ему не хотелось возиться с чем-то, если он в этом просто не видел смысла, он делал всё, чтобы освободить себя от этой ноши. Но он ещё не знал, с кем связался — с девчонкой, которая не могла сказать слово «блять». Но кое в чём с ней никто не мог посоревноваться. В упрямстве.