Криптономикон

– Цифровой вычислитель, – эхом отзывается Комсток. Он отхлебывает из чашки и корчит гримасу. – Несколько комнат с цифровыми вычислителями заменят гектары девочек за дешифровальными машинами. – На губах Комстока играет озорная заговорщическая ухмылка. Он подается вперед. Капля пота с подбородка падает в кофе Уотерхауза. – А еще они заменят горы оборудования, что производит «Электрикал Тилл». Так что, как видите, здесь совпадение интересов. – Комсток ставит чашку на стол. Может, он наконец убедился, что под слоем плохого кофе не скрывается слой хорошего, а может, кофе – сущий пустяк по сравнению с той тайной, что он сейчас раскроет. – Я в постоянном контакте с моим руководством в «Электрикал Тилл». Интерес к цифровому вычислителю огромен. Огромен. Уже запущены шестеренки предстоящего проекта – и, Уотерхауз, я сообщаю вам об этом только потому, что, как мы установили, вы умеете хранить секреты…

– Понимаю, сэр.

– Проект такой: «Электрикал Тилл», крупнейший в мире производитель вычислительных машин, совместно с правительством Соединенных Штатов сооружает в Форт-Мид, Мэриленд, машинную комнату титанических размеров под эгидой нового Черного Кабинета – Агентства национальной безопасности. Блетчли-парк грядущей войны – войны с коммунистической угрозой изнутри и извне.

– И вы хотите меня как-то к этому подключить?

Комсток моргает и отодвигается. Его лицо внезапно становится холодным и отчужденным.

– Если уж начистоту, Уотерхауз, дело пойдет – с вами или без вас.

Уотерхауз фыркает:

– Понятно.

– Я хочу лишь помочь вам. Я уважаю ваш талант, у меня к вам… отеческие чувства, что ли, после нашей совместной работы. Надеюсь, вас не обижает, что я так говорю.

– Ничуть.

– Ну-ну! А, кстати… – Комсток встает и начинает ходить вокруг своего ужасающе чистого стола, потом вырывает лист бумаги из блокнота для записей. – Как дела с «Аретузой»?

– Архивируем перехваты по мере поступления. Взломать пока не удалось.

– У меня есть интересные новости.

– Вот как?

– Да. Кое-что, чего вы не знаете. – Комсток внимательно смотрит на лист. – После захвата Берлина мы собрали в кучу всех гитлеровских криптографов и тридцать пять из них направили в Лондон. Наши люди допрашивают их. Помогают нам восполнить многие пробелы. Что вы знаете о Рудольфе фон Хакльгебере?

У Уотерхауза пересохло во рту. Он сглатывает и застывает с каменным лицом.

– Знаком с ним по Принстону. Доктор Тьюринг и я считаем, что в перехватах «Лазури/Рыбы-еж» узнали его почерк.

– Вы не ошиблись, – говорит Комсток, шурша бумагой. – Но известно ли вам, что он, вероятно, коммунист?

– Ничего не знаю о его политических наклонностях.

– Ну, начнем с того, что он гомик, а Гитлер ненавидит гомиков. Может, это и толкнуло его в объятия красных. Кроме того, он работал под началом двух русских в Гауптгруппе «В». Считалось, что они царисты и настроены прогитлеровски, но кто их знает. В общем, в середине войны, где-то в конце сорок третьего, он определенно сбежал в Швецию. Забавно, верно?

– Что тут забавного?

– Если у вас есть средства, чтобы убежать из Германии, почему не двинуть в Англию, чтобы сражаться на стороне свободного мира? Нет, он поехал из Финляндии к восточному побережью Швеции – прямо через залив. Финляндия граничит с Советским Союзом. – Комсток ладонью припечатывает бумагу к столу. – По-моему, все очевидно.

– Значит…

– Далее, везде эта чертова «Аретуза». Некоторые сообщения посылаются прямо отсюда, из Манилы! Некоторые приходят с загадочной подводной лодки. Очевидно, что не японской. Сильно смахивает на какую-то шпионскую сеть. Как вы думаете?

Уотерхауз поводит плечами:

– Объяснять – не мой профиль.

– Мой, – говорит Комсток. – И я заявляю: это шпионаж. Возможно, направляемый прямо из Кремля. Почему? Потому что, согласно вашему анализу, они используют «Лазурь/ Рыбу-Еж», которую изобрел гомик-коммуняка Рудольф фон Хакльгебер. Я предполагаю, что фон Хакльгебер немного отоспался в Швеции, пропер в задницу какого-нибудь мальчика-блондинчика, а потом смылся в Финляндию, а оттуда – прямиком в распростертые объятия Лаврентия Берия.

– О черт! – восклицает Уотерхауз. – Что же нам делать, как вы думаете?