Крис и Шанелька [СИ]

— Ты в курсе, я за себя не могу. Пока вот про помидоры, я еще как-то могла, и то до первой издевочки. А после уже затык произошел со мной. Кто-то там за спиной фыркнул, мол, мало того, что блондинка, так еще и товарищ библиотэ-экарь. Надавали, в общем, по моему пятачку эстеты-калашники.

Она замолчала, потом рассмеялась.

— И я ушла к розам. Одна. Наплевала на мастер-классы, и на полезное общение, и даже не стала Настины книжки совать в руки, потому что там чужое никому не нужно, все носятся со своими нетленками. Мне ужасно стало обидно, я раздам, мы же столько сил вбухали, и денег тоже. А их заберут и станут Настиными сказками мух шлепать. Или под мокрую чашку подкладывать.

— Тьфу на них, — согласилась Крис.

— Вот ты мне скажи! Они там собираются, целой толпой. У них оказывается свой какой-то мир. Свои гении, свои безумцы, свои молодые талантливые авторы. И все это как в аквариуме. Сидят взрослые люди, на полном серьезе обсуждают моллюска, который верно сориентировался! И отступил на позиции. Вместо того, чтоб рявкнуть на автора, да напиши, улитка страшно испугалась и быстренько поползла обратно, где дом, где уютно, где все знакомо сто лет. Где жила ее мама-улитка, и бабушка-улитка, и даже старенькие прабабушка и прадедушка, с раковинами, которые вышли из моды лет двести назад. И сейчас таких уже не носят.

— Ты сама почему не пишешь?

— И такое впечатление, что они не знают, ни о дивных английских стихах в переводе Маршака, ни о Милне, я о нем сказала уже. Я свято была уверена, что уж великие, они прочитаны, тот же Пушкин и тот же Андерсен. А оказалось, их сейчас знают по мультфильмам, прикинь! Подожди. Что? Ты о чем?

— Я спросила, сама почему не записываешь свое? А носишься с какой-то Настей.

— У Насти хорошие сказки, — вступилась Шанелька, — ну… я не знаю, Криси. Она пишет, и вдруг я. Тоже стану. Неудобно как-то.

Крис бережно съехала на обочину и заглушила мотор. Повернулась, сердито глядя на несколько испуганную подругу.

— Так, — сказала нехорошим голосом, — не поняла. Тебе неудобненько из-за бедненькой Насти, и поэтому ты готова сидеть в уголке, и соглашаться, да, так и есть, я просто блондинка, не буду лезть в ваш калашный ряд! Так?

Шанелька тоже повернулась, складывая руки на голых коленках. Ответила нежным голосом:

— Не совсем. Хотя и это тоже. Но главное другое. Если я напишу, то мое будет в сто раз лучше настиного. И девочка совсем расстроится.

— Шанель, ты все же иногда блондинка, извини. Не расстроится. Потому что для нее свои сказки — самые лучшие, такими и будут.

— То есть, я тоже сейчас такая же? И буду носиться со своими, полагая их самыми лучшими. Как все. И чем же я буду отличаться?

— Не знаешь чем?

— Знаю, — Шанелька кивнула, убрала надоевшую бутылку и пихнула ее под ноги, — тем, что мои, правда, будут очень хороши. Поехали?

— В Партенит? К розам?

— К розам.

Дорога снова стелила себя под шелестящие колеса. Тень птицы переместилась назад и стала невидимой. А Крис, чуть повертывая руль, думала и улыбалась. Ясно, почему Костик не смог сожрать нежную светловолосую женщину, такую с виду хрупкую, такую податливую. Внутри, под сомнениями и деликатностью, содержится стальной стержень, об который ломаются зубы. И пусть сколько угодно носится Шанелька с нежеланием кого-то обидеть, кому-то дорогу перейти, но то, как сказала она про свое, еще не написанное, показывает, рядом сидит взрослая, зрелая женщина, человек, уже познающий себя, свои способности и свое место в большом мире. Полном мэтров, мта и костиков с их притязаниями.

— Я знаю, что будет очень трудно.

— Что?

Шанелька смотрела на ленту шоссе, не отвлекаясь на огромную долину, полную зеленых линеек виноградника справа и россыпь ярких черепичных крыш над далеким морем слева.

— У меня есть ощущение, что я смогу. По-настоящему. И я ему верю. Но трудов никто не отменял, я знаю. Если браться, то работать придется много и тяжело. И неудачи будут.

— Ну что ты заранее-то.

— Нет! Это нормально. Я не боюсь. Даже наоборот, мне азартно. И я рада, что ты об этом говоришь. Всегда пинаешь меня в нужную сторону. Спасибо тебе.

— Посмотрим, где будут твои спасибо, когда станешь ручку грызть. Клавиатуру, ладно. И бегать с криками, а-а-а, ни черта не выходит!

— Ничего себе! Ты за кого меня держишь? За Костика Черепа? Прорвусь. И даже не стану припадать к жилеткам плакаться.

— И к моей не станешь? — ужаснулась Крис.

— К твоей стану, — милостиво утешила ее Шанелька, — чтоб ты мучилась виной, вытирала мне нос и всячески восхваляла. А еще пусть мне завидуют всякие самцы. Вовы Великолепные, Ласточки, и Просто-Пети. За вольный доступ к роскошной жилетке с сиськами пятого размера.

— Третьего, Шанель!

— Третьего не звучит, слово фонетически не ложится. А пятый — в самый раз. Считай, что я уже пишу свою сказку.

— Какая-то она у тебя не для детей.

— Для мальчиков, — нашлась Шанелька, — любимого возраста, до тридцати.