Кристалл времени

Как я и ожидал, никакого чуда не произошло. Вокруг по-прежнему уныло серел все тот же пустынный зал, и не было никакого намека на море. Радзиевский терпеливо улыбнулся.

— Секрет заключается не в магических словах. Все дело в силе мысли. Попробую объяснить, но сначала… — он взмахнул рукой, и мы вдруг оказались на широком пляже, окаймленном с одной стороны изумрудным сиянием прибрежной пальмовой рощи, а с другой спокойно и величаво синевший морем. Яркое солнце высоко висело над головой, теряясь в головокружительной синеве. — Вы ведь этого хотели? Видите, как все просто. Впрочем, попробую объяснить. Еще во время физической жизни я понял, что человек на самом деле бессмертен. Он не умирает, а лишь меняет форму своего существования. Об этом говорят все религии мира. Суть загробной жизни заключается в том, что человек из формы телесной и осязаемой выбирается, как бабочка из кокона. Он становится эфирной субстанцией, существом высшей формы существования, живущим лишь силой мысли. Ему не нужно заботиться о теплой одежде и ночлеге, о еде и воде, не нужно любить и ненавидеть. Все это оставляет он в прошлой жизни. Здесь же ему дозволено одно — размышлять. Одной только силой мысли я и мне подобные способны материализовать из эфира все, что душе угодно. Возжелал ты море — получи. Хочешь девушку? Пожалуйста.

Тут подле нас прямо из воздуха выросла девушка в весьма смелом бикини, прекраснее которой я никогда не встречал. Она расположилась между нами, и мы втроем пошли по берегу, загребая ногами белый струистый песок и любуясь погожим деньком.

— И все же в голове не укладывается, — бормотал я. — Если я умер, то как могу все это видеть, разговаривать. Что я такое вообще?

— Все гораздо проще, чем вы думаете, — вздохнул Радзиевский. — Все в этом мире состоит из частичек эфира. В том числе и разумная жизнь. И начинается она только здесь и сейчас, а не там, на Земле. Там человек живет столько, сколько позволяют ему обстоятельства. Борется с болезнями, плетет интриги, делает карьеру… Здесь он освобождается. Здесь ему дозволено все в рамках, контролируемых высшим разумом.

— Высшим разумом?

— В переводе на более понятный вам язык, это то, что смертные называют Богом. Высший разум составляют избранные, те, кто стоял у истоков создания Вселенной.

— А вы… бессмертны?

— Увы, мы так же смертны. Мы переносимся обратно, вселяясь в материальные тела, но прежде, чем это случится, может пройти не одно тысячелетие.

— Бог? Высший разум? — размышлял я, огорченный тем, что девушка, обиженно надув губки, растворилась в воздухе, как мыльный пузырь. — Интересно было бы взглянуть на него.

— Это невозможно, — ответил Радзиевский. — Здесь ничто не имеет формы. Нет формы у меня, у вас, у Бога. Я нарочно принял облик, знакомый вам по прежней жизни, ведь вы еще находитесь во власти земных представлений, а ваша Мысль работает помимо воли.

— Значит, я не настоящий?! И все это тоже? — и я обвел рукой море.

Радзиевский кивнул.

— Это все — настоящее. На самом деле мы не на небесах. Мы на Земле. Только в другом эфирном слое, или другом измерении, как сказали бы смертные. Где-то рядом, всего через одну невидимую эфирную стенку от нас, сейчас ходят люди, кто-то купается в море, кто-то загорает на песке. Я нарочно не стал вам этого показывать.

— Напрасно. Лишние доказательства пришлись бы весьма кстати.

Радзиевский внял моей просьбе, и снова что-то проделал. Пляж вокруг нас тотчас ожил и зашевелился. Повсюду, насколько хватало глаз, на песке кипела обычная пляжная суета: кто-то загорал, кто-то сидел под огромным зонтом, иные играли в мяч, со смехом перекидывая его друг другу. В морских волнах угадывались плавающие фигурки.

— Теперь верите? — спросил Радзиевский. — Мы можем материализовать любой предмет. Можем незаметно пробраться сквозь эфирные слои и следить за окружающей жизнью. Не бойтесь, — добавил он, заметив как я боязливо отпрыгиваю в сторону, когда кто-либо из отдыхающих двигался прямо на меня, словно ничего не замечая. — Они вас не видят, и не чувствуют.

— Так мы привидения, — несколько разочарованно догадался я.