Кристалл времени

Я принялся за чтение. На папке было написано «Дело № 21», далее значились моя фамилия и имя, а в левом верхнем углу на скрепке держалась моя черно-белая, старенькая фотография. Дрожащими от волнения руками я открыл папку. И первое, что бросилось мне в глаза, был акт о моей смерти. Пожелтевший от времени листок шел первым в толстой стопке. Сверху крупными буквами так и значилось: «Акт о смерти», а ниже, в сухих официальных графах кто-то быстрой и твердой рукой вписал мои данные. Ошибки быть не могло. «Дмитрий Ремезов, 12 августа 1977 года рождения» и т. д. Чем дальше я читал, тем больше мне это не нравилось. Верить в то, что открывалось моим глазам, отказывался разум. Единственное, что приходило на ум: меня разыгрывают. Это откровенный, неприкрытый и весьма обидный фарс, разыгранный кем-то специально для меня.

«Смерть наступила в результате разрыва мягких тканей… повреждения аорты… путем попадания пули… в область сердца», — проносились перед глазами страшные слова. Мне и раньше доводилось читать подобное. Работая журналистом, я сталкивался с убийствами, читал заключения экспертов, но никогда и представить себе не мог, что буду читать собственный акт о смерти. Тем не менее, документ был составлен на мое имя. Из него следовало, что я был убит выстрелом из пистолета, но самое ужасное — акт выглядел подлинным. Впрочем, и тут у меня родились сомнения. Дело в том, что я покривил душой, когда сказал доктору Зотову, будто ничего не помню. Помнил я даже больше, чем было нужно. Помнил убийство Радзиевского, которое правоохранительные органы упорно пытались выдать за суицид; помнил поездку в Москву, встречу с лже-академиком; помнил труп, упакованный в черный мешок, о котором соседи говорили, что это Вяземский — известный академик; помнил Риту; помнил коротышку, который целился в меня из пистолета… А уже затем следовал провал в памяти. Никаких ярких образов, одни темные, перемежающиеся и плывущие куда-то, пятна; и неожиданно выросший рядом образ Радзиевского, с которым я якобы разговаривал уже после смерти. Должно быть, просто бред…

Дочитав акт о смерти до конца, я украдкой взглянул на Зотова. Тот сидел не двигаясь, застыв, как изваяние. Может, медитировал? Веки его по-прежнему были прикрыты.

И я снова углубился в чтение. Перелистывал страницы и усмехался в душе, поражаясь тому, как ловко могут все состряпать спецслужбы. Над моим досье явно поработали настоящие профессионалы. Документы не вызывали подозрения, выглядели, как самые что ни на есть подлинные, и не знай я себя и не дыши сейчас, то и сам мог бы купиться на эту фальшивку. Строго говоря, в толстой папке фактически было собрано мое медицинское дело. После акта о смерти следовали акты о приемке в морг, выписки и даже захоронения. Далее следовали совершенно непонятные документы: ордер на выдачу тела, транспортный талон, квитанция из криогенного центра и т. д. На многих бланках красовалась странная, никогда мною не виданная эмблема. Яркий, брызжущий во все стороны, сноп света, будто исходящий из далекой звезды, на фоне которого красивым вензелем было выбито «ВЯЗиС». На документах более позднего периода к «ВЯЗиСу» было добавлено сначала слово «концерн», потом «холдинг», и, наконец, «корпорация». Неизменным оставалось одно — эмблема.

Дочитав до конца, я подытожил прочитанное. Итак, если верить тому, что содержалось в папке, меня убили выстрелом из пистолета пятого ноября 2006 года, а два дня спустя должны были похоронить. Но вместо этого зачем-то передали некоему Центру криогенных исследований, о чем свидетельствовали подписи моих родителей, ответивших согласием взамен на щедрое вознаграждение в десять тысяч долларов. Мне показалось странным то, что они согласились подписать такой документ. Хотелось верить в то, что они ни за какие деньги не отдали бы мое бездыханное тело какому-то центру для опытов. Ведь деньги для них никогда не были самоцелью. Родители привыкли жить скромно.

Далее следовало, что в Центре меня заморозили, время от времени ставили на мне какие-то опыты, и, в конце концов, оживили. Только почему-то назывался этот процесс у них ретурнизация. Но, черт с ними, с терминами. Больше меня волновала дата моей ретурнизации — 12 июля 2026 года. Разница между днем моей «смерти» и днем, когда я читал эти строки, составляла почти двадцать лет!

— Бред, — прошептал я, затравленно озираясь по сторонам. Куда я попал? В каких застенках держат меня? И к чему этот спектакль? Ах да, ведь я так и не отдал спецслужбам остатки документов из свертка Радзиевского. Сначала на меня пытались давить, угрожали оружием и даже застрелили. Теперь я был уверен, что стреляли каким-то транквилизатором. Судя по всему, они просто сменили методы, и пытаются выудить из меня правду обманом. Наверняка думают, что я поддамся тем байкам, которыми они меня кормят все это время, и под воздействием шока все им и выложу, как на блюдечке. Ну уж нет, не такой уж я и простак!