Кристина

– Убирайся! – яростно прошипела Ли и тихо стукнула в окно. Стекло было холодное, и костяшки ее пальцев оставили на обледенелой поверхности маленькие следы в форме полумесяцев. Какими же правдоподобными бывают сны!..

Потому что это сон, верно? Будь это явь, машина не могла услышать Ли. Как только слово слетело с ее губ, дворники внезапно заметались по лобовому стеклу, презрительными взмахами счищая с него наледь. А в следующий миг она – Кристина – медленно отъехала от тротуара и двинулась по улице…

За рулем никого не было.

Ли знала это наверняка, как всегда бывает во сне. Окно со стороны пассажира запорошил снег, но не плотно: Ли прекрасно видела, что в салоне никого нет. Разумеется, это был сон.

Она вернулась в свою постель, которую никогда не делила с любимым (у нее вообще никогда не было любимого), и вспомнила одно Рождество – ей тогда было года четыре, не больше. Они с мамой приехали в огромный бостонский универмаг, может, «Файлинс»…

Ли положила голову на подушку и задремала (во сне) с открытыми глазами, глядя на слабый отсвет рассвета в обледенелых окнах, а через мгновение – во сне и не такое бывает – за этими окнами точно по волшебству вырос магазин игрушек из «Файлинс»: всюду мишура, блестки, гирлянды…

Они искали подарок для Брюса, единственного племянника мамы и папы. Из динамиков неслось «Хо-хо-хо!» Санта-Клауса, и звук этот почему-то был не радостный, а зловещий – смех маньяка, пришедшего в ночи с ножом для разделки мяса.

Ли протянула руку к витрине, показала на игрушку и сказала маме, что попросит Санта-Клауса подарить ей именно это.

«Нет, милая, Санта не может тебе это подарить, в такие игрушки играют только мальчики».

«Но я хочу!»

«Санта подарит тебе славную куколку, может, даже Барби…»

«Хочу это!»

«Такие игрушки делают только эльфы-мальчики для мальчиков, а эльфы-девочки делают куко…»

«Не хочу я КУКЛУ! Не хочу БАРБИ! Я хочу ЭТО!»

«Так, если ты решила закатить истерику, Ли, мы едем домой. Я серьезно».

Ли сдалась и получила на Рождество не только Барби, но и Кена. Конечно, она была им рада, но до сих пор иногда вспоминала ту красную гоночную машину фирмы «Ремко», что неслась меж нарисованных холмов по нарисованной дороге, воссозданной в мельчайших деталях: по бокам были даже крошечные защитные ограждения, и игрушку в ней выдавало лишь то, что дорога представляла собой бессмысленный замкнутый круг. Ах, как же быстро неслась та машина! И разве не волшебство светилось в ее красных глазах? Оно самое. Двигалась она тоже по волшебству. Почему-то именно эта иллюзия поразила Ли в самое сердце. Она знала, что машинкой управляет сотрудник магазина, который сидит в будке справа и нажимает кнопки на специальном пульте. Мама объяснила Ли, как это происходит, но глаза подсказывали иначе.

И сердце тоже.

Ли долго стояла, положив руки на перила, и наблюдала за тем, как гоночная машина вновь и вновь несется по кругу – сама, по волшебству, – пока мама не увела ее в сторону.

Над всем этим, заставляя трепетать даже мишуру под потолком, разносился зловещий хохот Санты.

Ли все глубже погружалась в дрему и уже не видела никаких снов, а снаружи холодным молоком разливался утренний свет. Улицы были по-воскресному пусты и по-воскресному тихи. Ничто не нарушало снежного покрова, кроме единственного следа автомобильных шин: две черных полосы сворачивали к дому Кэботов, а затем плавно уходили в сторону перекрестка на другом конце жилого квартала.

Ли проснулась около десяти (ее мама, никогда не одобрявшая желания дочери поспать подольше в выходные, в конце концов разбудила ее к завтраку), и к тому времени воздух на улице уже прогрелся до пятнадцати градусов – на западе Пенсильвании погода в начале ноября бывает столь же непредсказуема, как и в начале апреля. Снег уже растаял. И следа от шин никто не увидел.

25. Бадди в аэропорту

Мы рвали всех и гнали дальше.

Брюс Спрингстин

Десять дней спустя, когда в школьных окнах уже стали появляться картонные индюшки и роги изобилия, на стоянку возле аэропорта въехал синий «камаро» – зад у него был поднят настолько высоко, что носом автомобиль практически рыл землю.

В окошко стеклянной сторожевой будки с тревогой выглянул Сэнди Гэлтон. Из-за руля «форда» ему радостно улыбался Бадди Реппертон. Лицо у него заросло недельной щетиной, а глаза безумно блестели – скорее от кокаина, нежели по случаю великого праздника. Вечером они с ребятами вынюхали не меньше грамма. Словом, Бадди был похож на эдакого развращенного Клинта Иствуда.

– Как яйца, Сэнди? – спросил Бадди.

Этот вопрос был встречен прилежным хохотом с заднего сиденья. В салоне «камаро» вместе с Бадди были Дон Вандерберг, Попрошайка Уэлч и Ричи Трилони. После грамма кокаина и шести бутылок «Техасской отвертки», раздобытых специально для этого случая, они были в полном неадеквате. На стоянку они приехали с одной целью: станцевать грязное буги на «плимуте» Арни Каннингема.