За день до премьеры «Октября» в Большом театре Эйзенштейн организовал для Сталина персональный показ. Тот спросил: «У вас в фильме есть Троцкий?» – и повелел убрать из картины свыше тысячи метров пленки (почти четверть от общей продолжительности), в том числе сцены с участием Троцкого.
Чтобы передать в «Октябре» механическую поступь революции, немецкий композитор Эдмунд Майзель объединил разные звуки в огромные блоки, хитро синхронизированные друг с другом по принципу style méchanique. Кластеры на духовых имитировали звук фабричного гудка, басы били смычками по струнам в такт марширующей армии, полутона модулировались то вверх, то вниз, изображая развод мостов. В кадре мы видим, как статуя Александра III разваливается на куски – но позднее собирается вновь. «Картина начинается с полусимволических кадров свержения самодержавия, – впоследствии писал Эйзенштейн. – Это распадение памятника было одновременно же снято и обратной съемкой: кресло с безруким и безногим торсом задом взлетало на пьедестал. К нему слетались руки, ноги, скипетр и держава. […] Вот к ней-то Эдмунд Майзель и записал в “обратном порядке” ту же самую музыку, которая была “нормально” написана для начала. […] Но музыкальный “трюк” вряд ли до кого-либо дошел»[136]
.Под «трюком» режиссер имеет в виду палиндром: образ, слово или число, которое читается одинаково как в обычной последовательности, так и задом наперед. Например, «заказ», «радар», «наган», «ротор», «кабак» или «довод». Десятый полнометражный фильм Нолана – фантастический шпионский триллер, где пули, машины и даже люди двигаются во времени в обратном направлении. «Будущее собирается нас уничтожить»[137]
, – говорит Прийя (Димпл Кападия), одна из персонажей, объясняющих ход сюжета агенту – протагонисту фильма (Джон Дэвид Вашингтон). В будущем кто-то производит «инвертированные боеприпасы» и отправляет их жестокому русскому олигарху и торговцу оружием Андрею Сатору (Кеннет Брана), который деньгами проложил себе путь в британское высшее общество и женился на красавице (Элизабет Дебики), теперь презирающей его. Сатор – хладнокровный садист, и Брана наделяет его жуткой, отстраненной сосредоточенностью. Любимый прием злодея – «темпоральные клещи»: одна половина его команды проживает событие в реальном времени и передает информацию Сатору, который затем атакует героев в обратном направлении, проживая то же событие задом наперед. «Голова еще не болит?» – спрашивает Нил (Роберт Паттинсон), один из союзников Протагониста в борьбе с Сатором. По ходу фильма хитросплетения сюжета рассеиваются и обнажают завораживающую, слегка неземную красоту инвертированных боевых сцен. Пули восстанавливают разбитые окна. Взорвавшийся двигатель вновь встает под крыло самолета. Разбитые машины переворачиваются и возвращаются на землю, совершенно невредимые. «Никак не привыкну к птицам», – в шоке заявляет один из персонажей. Примерно на середине фильма «Довод» осмеливается на невероятно дерзкий трюк: сюжет разворачивается на 180 градусов, и теперь команда Вашингтона движется к началу истории, заново проходя сцены, которые мы только что видели.Оператор Хойте ван Хойтема и Нолан внутри одного из «турникетов» для фильма «Довод» (2020).
Джон Дэвид Вашингтон в роли Протагониста.
«В своих фильмах я часто интересуюсь временем и тем, как его можно менять, – говорит Нолан. – Я много раз играл с этой темой, но никогда прежде не пробовал снять фильм о путешествиях во времени. Впрочем, в “Доводе” мы не то чтобы путешествуем во времени, а скорее переосмысливаем саму эту идею, заявляем “инвертированное время”. Базовую концепцию фильма, образ пули, которая возвращается из стены в пистолет, я держал в голове уже очень долго, лет эдак двадцать или двадцать пять». И правда, боевые сцены «Довода» вдохновлены случаем в парижской монтажной, когда шестнадцатилетний Нолан увидел документальный фильм о природе, идущий задом наперед. Однако философская основа истории сложилась почти тридцать два года спустя, в феврале 2018 года, когда режиссер приехал в Мумбаи на поиск натуры и принял участие в трехдневной конференции «Будущее кино: новый ракурс», где он со своей подругой, фотографом и художницей Таситой Дин, обсуждал вопросы сохранения кинематографа как искусства.
«Меня зацепила одна идея, высказанная Таситой, – вспоминает Нолан. – Она сказала: “Камера делает то, что до нее было неподвластно никаким приборам. Она видит время”. Мы – первое поколение людей, которое привыкло воспринимать мир таким образом. Когда-то инвертированное изображение в “Орфее” Кокто[138]
сбивало публику с толку; мы же используем его как часть повествования. “Довод” дал мне возможность снова взглянуть на мир под таким углом. Я захотел изобразить нечто, что невозможно описать словами, – и для меня это была одна из самых увлекательных задач фильма. Такое можно только увидеть. Прочувствовать и лишь через это по-настоящему осмыслить. В “Доводе” я обращаюсь к самой сути кинематографа».