Кристофер Нолан. Фильмы, загадки и чудеса культового режиссера

«Как вы помните, Америка объявила той олимпиаде бойкот, – говорит Нолан. – А здание это невероятно красивое, с потрясающим дизайном и стенами, которые опускаются в зал. Однако в последние лет десять оно было заброшено. Так что нам пришлось провести серьезный ремонт. Здание буквально разваливалось на куски: оно было здорово придумано, но дешево сделано. Никогда раньше не видел столько бетона, мы были в бешеном восторге».

Еще одним важным источником вдохновения для Нолана и Ван Хойтемы стали верфи компании Maersk в Дюнкерке, которые они посетили за несколько лет до «Довода». «Нам дали брошюру с изображениями всяких удивительных кораблей, которые они строят в разных странах мира. Поразительная инфраструктура с огромным визуальным потенциалом – нас это немало увлекло. Мы искали натуру в портах Норвегии и Эстонии, где у Maersk стоят гигантские краны, очень функциональные и хитро спроектированные. Этот мир интересовал нас намного сильнее, чем футуристичная реальность шпионских фильмов со всеми их навороченными мониторами, графикой и тому подобным. Такие технологии мы видели уже не раз, они стали обыденностью. Нам же хотелось показать нечто более реальное. Инфраструктура промышленного судоходства или ветряные мельницы, которые мы снимали в Дании, – у них есть свой особый вес, особое материальное присутствие. Это чудесные, красочные сооружения (там все либо ярко-синее, либо ярко-желтое) с совершенно необычайной эстетикой».

Спортивный комплекс Горхолл в Таллине, Эстония, построенный архитектором Райне Карпом к летней Олимпиаде 1980 года в Москве. В этом здании Нолан отснял пролог «Довода» с Вашингтоном.

* * *

Если своей визуальной философией «Довод» обязан Иосифу Сталину, то интеллектуальным праотцом фильма является Роберт Оппенгеймер. Ядерное деление лежит в основе главного макгаффина сюжета – инвертированной радиации, а премьера изначально была намечена на 17 июля, всего через день после очередной годовщины первого атомного взрыва, проведенного Оппенгеймером в пустыне Нью-Мексико в 1945 году. Ученый назвал полигон «Тринити» в честь стихотворения своего любимого поэта Джона Донна. Огненный шар поднялся ввысь на три километра, а его зарево было эквивалентно мощи сразу нескольких полуденных солнц; даже на расстоянии свыше 160 километров можно было разглядеть взрыв, а с 32 километров – почувствовать его жар. «Одни засмеялись, другие заплакали. Большинство молчали, – вспоминал позднее Оппенгеймер. – Я припомнил строку из священной книги индуизма, Бхагавадгиты. Когда Вишну пытается убедить Принца исполнить свой долг, он решает впечатлить его, принимает свое многорукое обличье и говорит: “Я – Смерть, разрушитель миров”». После того как эти слова произнес Оппенгеймер, фраза «Я – Смерть, разрушитель миров» стала одной из самых известных строк Бхагавадгиты. Однако слово на санскрите, которое ученый перевел как «смерть», нередко переводят как «время», и в издании Penguin Classics эта строка звучит так: «Я – всесильное Время, разрушитель всего сущего».

Оппенгеймер – идеальный наследник Фауста; и, кстати, однажды в 1932 году он даже пародировал героя Гёте на конференции в копенгагенском Институте Нильса Бора вместе со своими коллегами-физиками Вольфгангом Паули, Паулем Эренфестом и Джеймсом Чедвиком. По той же причине Оппенгеймер прекрасно оттеняет интеллектуальные искания самого Нолана. Ученый был высок, худ и всегда на взводе, а его аристократизм граничил с высокомерием. В дни после ядерной бомбежки Хиросимы и Нагасаки Оппенгеймер оказался на грани нервного срыва. «Он безостановочно курил, снова и снова», – вспоминала Дороти МакКиббин, администратор лаборатории Лос-Аламос при Манхэттенском проекте. Как-то раз Оппенгеймер пребывал в особенно расстроенных чувствах, и секретарша Энн Уилсон спросила его, в чем дело. Тот ответил: «Я не могу не думать обо всех этих бедных людишках». Через два года после того, как бомба в Нагасаки испепелила почти 80 тысяч человек, 25 ноября 1947 года Оппенгеймер выступил в Массачусетском технологическом институте с открытой лекцией на тему «Физика в современном мире». Там он сказал: «В каком-то грубом смысле, который не заглушить ни пошлостью, ни юмором, ни гиперболами, физики познали грех, и это знание они уже не утратят». Это лишь одно из многих послевоенных выступлений Оппенгеймера, в которых он пытался осмыслить свои противоречивые чувства насчет атомных технологий; сборник таких речей Роберт Паттинсон подарил Нолану на вечеринке в честь окончания съемок «Довода».

«Физики познали грех», – сказал в одной из своих знаменитых речей отец атомной бомбы Роберт Оппенгеймер. Позднее он расширил свою мысль: «В своей гордыне мы решили, будто знаем, что будет лучше для человечества. Но для ученого это противоестественно».