Критический эксперимент 2033

Наутро после жаркой свадебной ночи Порция, считая, что муж полностью расслабился и доволен, подвела его к алтарю Гименея и, ласково обнимая его, стала говорить, что сейчас он принесёт клятву вечной верности жене: не иметь соитий ни с рабынями, ни с вольноотпущенницами, ни с пленницами. На самом деле голова у Евгения работала прекрасно, он заметил, что клятва не совместная. Он лихорадочно подыскивал предлог, чтобы отвертеться от клятвы и не обидеть жену, но ему помогла молодёжь.

В атрий ввалились четверо молодых Порциев и десяток их друзей.

— Сестра, уходи в свои покои. У нас серьёзные мужские дела, — без обиняков заявил младший брат жены Плавт.

— А мне можно остаться? — спросил неизвестно откуда вынырнувший Авл.

Все рассмеялись.

— Тебе можно, ты ведь мужчина и уже начал обучаться бою у будущего отца. А нас он ещё не учил. Ты, Квинт, понял, что мы просим тебя именем Рима и Марса обучить нас твоему боевому искусству? Мы готовы на тяжкое учение.

— Бог, которому я давал обеты, потребует от нас уединения и чистоты. Готовьтесь! Когда через месяц я отправлюсь на свой надел, те, кто действительно хочет учиться, пойдут со мной, своими руками построят хижины себе и будут повиноваться мне как учителю. Но сначала я проверю их перед лицом неведомого Бога, подходят ли они? И придётся дать строжайшие обеты на всю жизнь.

Насчёт обетов и необходимости почитать неведомого Бога юноши не сомневались. Белоручками и неженками даже богачи в те времена не были, так что необходимость жить в глуши и в суровых условиях никого не пугала. А вот слова «повиноваться мне как учителю» их удивили. Они стали шушукаться. В Риме, в отличие от многих других стран, в то время, да и позже, совершенно не было понятия учителя как второго отца. Первый даёт душу и тело, второй — знания. Учитель рассматривался как наёмник, в лучшем случае, как жрец. Но это Евгению ещё предстояло осознать потом.

Сразу же после возвращения диктатор Валерий выступил в Сенате. Все его единодушно восхваляли за победы, но, когда он заговорил о необходимости назначить триумвиров для разбора дел освобождённых должников, сенаторы все как один начали собачиться друг с другом.

— Давайте назначим Постумия. Он бывший диктатор.

— Но ведь он слишком пожилой для разбора таких утомительных дел. Давайте назначим Тита Ларция.

— Уж лучше тогда сразу Гая Сициния назначайте! Гая Вергиния надо!

Словом, ни за одного не высказывалось более четырёх сенаторов. Весь день поругавшись, сенаторы разошлись до следующего присутственного дня. А народ ободрял уныло вышедшего из Сената диктатора, оказавшегося бессильным перед собственными крючкотворами.

— Валерий, не сдавайся! Хорошо, что ты Аппия царём назначил. А то отцы эти его в триумвиры бы единогласно выдвинули.

— Валерий, мы знаем, что ты верен своему слову и за народ!

В промежутке между заседаниями Сената состоялась распродажа захваченных вольсков. Жена привела Квинта на торги:

— Нам нужен ещё один раб, и мне служанка.

День был для Рима исключительно холодный, ночью даже выпал снег и кое-где виднелись белые пятна. Несчастные рабы кутались в невообразимые дерюги и грелись у очагов на заднем дворе торжища. Впрочем, и гражданам было нелегко. Понятия зимней одежды у римлян не водилось, они надевали много обычных плащей, туник, платьев. Мужчины обматывали голые ноги тряпками, женщины не делали этого, хоть ноги у них тоже сильно мёрзли: главное, выглядеть красиво. Квинт захватил у вольсков пару шерстяных плащей и перед походом на торги предложил один из них жене. Но та не захотела выглядеть как варварка.

Рабов, за исключением пожилых, перед выходом на помост обнажали. Хорошо ещё, что торги шли бойко, им долго не приходилось стоять голыми под моросящим ледяным дождём. Порция быстро выбрала себе служанку средних лет и поуродливее, и отправила её домой с братом, который тоже купил пару рабов. Конечно, она должна была бы сама отвести рабыню, но не хотела отпускать Квинта ни на минуту. Приличия заставляли их держаться поодаль, но она всё время не спускала глаз с мужа.

На помост вывели Вуллию. Сразу предложил цену консул Вергилий (сейчас он стоял как частное лицо, поскольку после назначения диктатора консулы формально приостанавливали полномочия, а армия уже была распущена). Его перебил содержатель семи таверн, от самого «фешенебельного» до самого трущобного районов Рима Тит Титурий Лупанар.

Лупанар был мужчиной средних лет, с большим животом, кривыми толстыми ножищами, лысой головой, лицом, на котором были следы всех пороков и масса бородавок, так что неясно было, как его бреют. Его таверны славились как гнёзда разврата. Женщина обычно начинала путь в богатейшей из них и заканчивала жизнь в самой нищей. Видимо, от него, а не от волков, впоследствии в Риме произошло наименование «лупанарий» для домов терпимости. А в те времена таких заведений в Городе ещё не водилось: таверны выполняли заодно и функцию блудилищ с подневольными и добровольными шлюхами.