— Значит, нужно совместными силами сделать её справедливой. Посоветуй, как этого достичь.
— «Sermo datur cunctis, animi sapientia paucis». (Язык дан всем, мудрость — немногим). Пошлите мудрого человека, которому плебеи доверяют. И доверьте ему принять решение самому, без утверждения Сенатом и консулами.
Пока неторопливо тёк разговор, Велтумна танцевала плавные танцы, а затем, когда ужин стал завершаться, станцевала огненный и страстный, помолилась Венере. Танцовщица выглядела цветущей, а танцы её стали почти совершенны. Словом, женщина нашла своё призвание и оформила его для себя таким образом, что оно было священным служением, а не «бизнесом». Хотя, судя по её драгоценностям, и материально это служение было отнюдь не безвыгодным. Чуть-чуть выждав ещё, пока хозяин стал вставать с ложа, она сказала:
— Богиня подтвердила своё желание. Помолись, Квинт, со мною вместе.
Евгению неожиданно вспомнилась индусская поэтесса Лал-дэд, которая была храмовой танцовщицей-девадаси и посвящала Богу свои танцы и свою любовь. Квинт демонстративно вышел на середину атрия, поднял глаза к видневшемуся в комплювии небу и произнёс:
— Бог, имя которого неведомо! Укрепи дух мой и силы мои перед предстоящим мне трудным испытанием и дай мне мудрости преодолеть все опасности, не нанося ущерба невиновным, щадя обманувшихся и не сбивая других с пути их служения.
После этого он подошёл к идолу Венеры, где молилась Велтумна, и сказал:
— Я попросил у Бога, которому я служу, сил духовных для себя и для тебя, чтобы ты достойно шла своим путём, а я своим. Сейчас наши пути сплелись на короткое время, и теперь разойдутся навсегда, сколько я могу чувствовать ответы Бога неведомого. А для тебя получил наставление:
Наставленье дал учитель: «Кратки славы времена.
Внутрь своей души проникни, и познаешь всё сполна».
Это слово душу Вулли пробудило ото сна,
С той поры она танцует, круглый год обнажена.
(
Велтумна неожиданно для себя проговорилась:
— А я просила у богини помочь мне приворожить тебя к себе навсегда. Но твой Бог сильнее, и мне придётся взять этой ночью всё, что можно, для своей покровительницы.
Этим Велтумна и занялась, выпустив наутро Квинта, измочаленного до крайности. Он не смог сразу идти в лагерь, но нашёл благовидный предлог: полюбоваться утренним танцем Велтумны. На танец вышел и дедушка Суллий, опираясь на ровную палку, явно вырезанную специально для него. Дедушка выглядел ухоженным и сытым, волосы и борода были аккуратно подстрижены, словом, в качестве раба ему материально жилось лучше, чем в своём доме в Велитрах.
— Дедушке не спится, и поэтому он нашёл себе работу, — щебетала Велтумна. — Он по ночам обходит домус и сторожит его. Он помнит тебя и благодарит за наше спасение и за то, что помогли найти хороший дом и дело.
К середине танца появлся и хозяин с взрослыми сыновьями. Неожиданно в конце танца Велтумна порхнула к Квинту, обняла его, сладко поцеловала, прижавшись красивыми грудями, и ласково сказала:
— Если уж нам суждено разойтись, можно продлить счастье. Сегодня ночью богиня была полностью удовлетворена и передаёт тебе поцелуй. Да и я впервые за много времени насытилась ласками. Останься ещё на пару дней, я буду тебя ласкать, и, наверно, вновь войдёт в меня богиня и будет ласкать тебя вместе со мною.
— Недостойно мужу забывать о делах своих ради эроса, — твёрдо ответил Квинт. — меня ждут в лагере, и я должен передать им важную весть. А богине я отвечу благодарностью и тем же, что она мне дала.
Квинт жарко поцеловал «девадаси», как он про себя назвал Велтумну. Та охнула:
— Я чувствую, что и в тебя сегодня ночью вселился твой неведомый Бог. Надеюсь, что он тоже остался доволен нашей службой?
Квинт улыбнулся и поцеловал артистку последний раз, после чего мягко отстранил. Она прошептала:
— Передай твоему Богу просьбу богини и мою: пусть он смилостивится над нами и позволит нашим путям служения вновь сплестись.
После всего этого Квинта вновь угостил Вергилий и предложил ему коня. Но Квинт отказался:
— Если я вернусь от тебя на коне, все популяры сразу обвинят меня, что я подкуплен.
А на самом деле Евгений просто не умел ездить верхом и боялся положиться на память тела Эбуция…
Собираясь для выхода в лагерь, Евгений вдруг просчитал, что же произошло ночью. Он себя отнюдь не считал «половым гигантом», хотя теперь такая слава разойдётся по всему Риму. Конечно, наверняка он был более ласковым и больше обращал внимания на чувства женщины, чем почти все мужчины грубого полуварварского Рима. Но главное было не в этом. Для римского мужчины страшным позором считалось иметь сношение с женщиной, которая находится сверху. Было даже ругательство Crisarus, означавшее такого «извращенца». А Квинт просто разрешил любовнице, уже до крайности возбуждённой танцем и молитвой и повалившей его в момент соединения, оставаться наверху, сказав, что в этой жертве такое допустимо. И ещё одно он понял. Уже сейчас Вулли очень опасна для мужчин, а если ей дать ещё и духовную тренировку…