Критический эксперимент 2033

— Плебеи, это поле Публия Валерия Публиколы. Если желаете собрать провизию, идите на свои поля.

— Марк Валерий Публикола не чета предку своему. Тот даже дом свой перенёс к подножию холма, чтобы народ не думал, что он глядит на плебеев свысока, — улыбнулся Павел Канулей, пошедший в отряде Квинта. — Это компенсация за кабалу, в которую он обращал граждан, и за безжалостные проценты, которые он драл со всех.

— Уходите, иначе мы прогоним вас оружием до самого вашего лагеря, — сказал предводитель отряда, Постумий Публикола, сын сенатора. — И всех пленных заберём в кабалу для отработки убытков.

— «Ante victoriam ne canas triumhum». (Не кричи о триумфе до победы), — сказал Квинт, предварительно внезапным приёмом обезоруживший и скрутивший Постумия. — Если хочешь, я тебе руку сломаю. Не хочешь, прикажи своим: оставляйте своё оружие нам на хранение и присылайте раба за ним. А сами убирайтесь в Рим.

И Квинт нажал на руку. Постумий скрипел зубами, но не хотел отдавать приказ. А его люди, кроме троих, сложили оружие. Трое оставшихся присоединились к плебеям. После этого Постумий со слезами на глазах снял доспехи и поплёлся к Риму.

Второй отряд сразу отступил, услышав о сраме первого.

Так прошло ещё несколько дней. Сенаторы пребывали в полной нерешительности, не зная, как относиться к оставшимся плебеям. Ежедневно ещё несколько человек уходили на Священную Гору. А вдруг плебеи решат атаковать Рим, и оставшиеся в нём ударят патрициям в спину? В такой обстановке готовились выборы консулов.

В лагере Сициний каждый день подзуживал плебеев:

— «Non progredi est regredi». (Не продвигаться — значит отступать).

Два других трибуна просили Квинта выступить. Но тот отнекивался: «Unum habemus os et duas aures, ut minus dicamus et plus audiamus». (У нас один рот и два уха, чтобы меньше говорить и больше слушать).

Когда Аппий Клавдий возносил торжественную молитву по случаю выборов консулов, он неожиданно для всех добавил к ней слова: «domus divisa in se non stabit» (Дом, разделившийся в самом себе, не устоит). Избранные консулы Спурий Кассий и Постум Коминий получили от Сената наставление: попытаться решить конфликт мирным путём. Но как приступить к делу, они не знали.

А в домусе консуляра Авла Вергилия обстановка была достаточно напряжённая. Жена, конечно же, была недовольна появлением красивой рабыни, тем более, уже ставшей любовницей хозяина. Но её несколько примирило, что хозяин при ней дал рабыне приказ танцевать перед почётным гостями и на семейных праздниках, и если богиня Венера даст ей разрешение, приносить затем совместную жертву с гостями. Вуллию переименовали на этрусский манер в Велтумну. Она сразу же поклонилась хозяйке и попросила у неё разрешения поставить статуэтку Венеры на заднем дворе и ежедневно на восходе солнца и сразу после заката, если в этот день нет пира у хозяина, танцевать перед нею. Хозяйку, «ненароком» пришедшую посмотреть на танец, шокировало, что pater familia сидел в кресле и любовался нагой танцовщицей, которой он вернул лучшие из её драгоценностей и добавил к ним ещё пару подходящих к её коже и волосам. Но Велтумна даже не пыталась его соблазнять, а вот молодые клиенты, пара из которых стали играть на флейте и отбивать ритм на бубне, прямо пожирали её глазами и бледнели. После танца она, припав к статуэтке и помолившись, вдруг сказала: «Флейтист…» — «Спурий» — уточнил хозяин — «…может заболеть, умереть или загулять от сдерживаемой страсти. Богиня велела мне спасти его, если хозяин разрешит». Вергилий милостиво кивнул. Спурий бросился к Велтумне, но хозяин сурово одёрнул его: «Сначала помолись и принеси жертву. И при соитии помни, что ты жертву приносишь, а не похоть тешишь». За обедом Велтумна, одетая в скромное платье, прислуживала вместе с другими госпоже. Та сурово глядела на неё, и вдруг, когда хозяйка отошла в свою каморку, рабыня дерзко сказала:

— Не годится мне отбивать мужа у хозяйки моей. Если только богиня Венера не велит мне в некий день иного, не буду я сожительствовать с хозяином. Вот развлекать его, тебя, хозяйка, гостей его и твоих песнями и танцами я должна и буду. Но тоже в первую очередь как служение богине. Перед танцем я всегда молюсь. И богиня велела мне каждый день танцевать, пока я смогу это делать и пока ей будут угодны мои танцы.

Хозяйка нахмурилась и стегнула Велтумну розгой:

— Не говори так дерзко со мною! Так уж и быть, иногда я буду тебя спрашивать, не угодна ли Венере жертва мужа? Лучше пусть он с богиней будет, чем с той, которая готова ему и мне горе принести.

Танцовщица почти каждый вечер танцевала перед хозяином и его гостями или перед хозяйкой и её приятельницами. Матроны вначале осуждающе глядели на танец нагой танцовщицы, и одна из них даже подарила ей красивое широкое платье. Велтумна почтительно приняла его, спросив разрешения у хозяйки, а потом сказала:

— По обету моему и по велению богини, я должна танцевать без единого клочка одежды, пока богиня не прикажет обратного. Вот песни петь и на арфе играть я буду в твоём прекрасном платье, почтенная Юлия.