Критик как художник

Его преступления, несомненно, имели большое влияние на его творчество. Они наложили печать яркой индивидуальности на его стиль – качество, отсутствие которого особенно чувствовалось в его ранних произведениях. В одном из примечаний к биографии Диккенса Форстер упоминает о том, что в 1847 году леди Блессингтон получила от своего брата, майора Пауэра, занимавшего военный пост в Гобарт-Тауне, портрет молодой девушки, написанный талантливой кистью Уэйнрайта; и он прибавляет, что «художнику удалось вложить в черты этой милой, кроткой девушки выражение своей собственной порочности». В одной из своих повестей Золя рассказывает о человеке, который, совершив преступление, посвящает себя живописи и пишет импрессионистские портреты в зеленоватых тонах с весьма почтенных людей, причем все портреты носят странное сходство с его жертвой. Развитие стиля Уэйнрайта представляется мне гораздо более тонким и осмысленным. Можно легко представить себе сильную личность, родившуюся из преступления.

Эта странная и обаятельная личность, которая в течение нескольких лет ослепляла литературные круги Лондона и так блестяще дебютировала на литературном поприще, несомненно, представляет собою величайший интерес, как объект для исследования. М-р В. Карью Хэзлитт, его позднейший биограф, которому я обязан многими фактами, заключающимися в этой заметке, и маленькая книжка которого во многих отношениях неоценима, придерживается того мнения, что любовь Уэнрайта к искусству и природе была лишь притворством; а другие отказывают ему даже в малейшем литературном таланте. Такой взгляд представляется мне поверхностным и во всяком случае неверным. То обстоятельство, что человек был отравителем, не имеет никакого отношения к его литературному таланту. Мещанские добродетели не представляют собою истинной основы для художественного творчества, хотя и служат рекламой для второстепенных художников. Весьма возможно, что де Куинси несколько преувеличил дарование Уэйнрайта как критика, и я не могу не повторить, что в его произведениях есть много банального, много пошлого, публицистического, в дурном смысле этого дурного слова. Тут и там у него попадаются очень вульгарные выражения, и в нем всегда чувствуется недостаток сдержанности, присущей истинному художнику. Впрочем, за некоторые его недостатки мы должны винить время, в которое он жил; и, наконец, его проза, которую Чарльз Лэмб считал «прекрасной», представляет немалый исторический интерес. Что он искренно любил искусство и природу – в этом я не сомневаюсь. Нет существенного несоответствия между преступлением и культурностью. Мы не можем переделать всю историю только ради того, чтобы удовлетворить наше нравственное чувство, требующее не того, что было, а что должно было быть.