Подобно всем извращенным натурам, Уэйнрайт очень любил природу. «Я особенно, – говорит он, – ценю три удовольствия: спокойно сидеть на вершине холма, с которого открывается широкий вид, находиться под тенью густых деревьев в то время, как вокруг меня все залито солнцем, и наслаждаться одиночеством, чувствуя в то же время близость людей. Все это мне дает деревня». Он описывает, как он бродит по душистым полям, поросшим вереском, и декламирует оду Коллинса «К вечеру» только для того, чтобы схватить красоту момента; как он приникает лицом к сырой клумбе с первинками, орошенной майской росой; как ему приятно смотреть на коров с их благовонным дыханием, «когда они в вечерних сумерках медленно направляются домой», и какое удовольствие доставляет ему «прислушиваться, как овцы вдали позвякивают колокольчиками». Его фраза: «Белая буквица горела на своем холодном земляном ложе, словно одинокая картина Джорджоне на стене из темного дуба» – необыкновенно ярко характеризует его натуру. А следующий отрывок в своем роде очарователен:
«Низкая, нежная травка была густо усеяна маргаритками, что в городе у нас зовутся бельцами, словно небо звездами в летнюю ночь. Из темной, высокой вязовой рощи доносилось резкое карканье деловитых грачей, приятно смягченное расстоянием; а время от времени слышались окрики мальчика, отгонявшего птиц от только что засеянного поля. Небесная глубь была самого темного ультрамаринового цвета; на тихом небе не было ни облачка, лишь над линией горизонта стояла полоска легкой, теплой туманной дымки, на фоне которой резко вырисовывалась своей ослепительной белизной ближняя деревня со старой каменной церковью. Я вспомнил „Строки, написанные в марте“ Уордсворта».
Мы не должны, однако, забывать, что образованный молодой человек, написавший эти строки и проявлявший такую чувствительность к поэзии Уордсворта, был в то же время, как я уже говорил в начале этой заметки, одним из самых ловких и неуловимых отравителей нашего и какого бы то ни было другого века. Как он пристрастился к этому отвратительному пороку, он нам не рассказывает. А дневник, куда он тщательно записывал результаты своих страшных экспериментов и способы, которые он применял, до нас, к сожалению, не дошел. Да и в позднейшие дни Уэйнрайт был очень сдержан, когда разговор касался этой темы, и предпочитал говорить об «Excursion» или о «стихах, вытекающих из нежности». Однако нет сомнения, что яд, к которому он прибегал, был стрихнин. В одном из прекрасных перстней, которыми он так гордился и которые еще больше выделяли изящную форму его рук, словно выточенных из слоновой кости, он постоянно носил кристаллы индусской nux vomica, яда, который, по словам одного из его биографов, «почти безвкусен, нелегко обнаруживается и не теряет силы от бесконечного разбавления». Де Куинси говорит, что Уэйнрайт совершил несравненно больше убийств, чем те, которые были обнаружены. Это, без сомнения, так, и о некоторых из убийств стоит упомянуть. Первой его жертвой был его дядя, мистер Томас Гриффитс. Он отравил его в 1829 году, чтобы завладеть поместьем Линден-Хауз, которое он всегда очень любил. В августе следующего года он отравил миссис Аберкромби, мать своей жены, а в последующем декабре – свою свояченицу, прекрасную Элен Аберкромби. С какой целью он отравил миссис Аберкромби, не выяснено. Быть может, это была его прихоть, или же он хотел поскорее испытать таившуюся в нем отвратительную силу, или он совершил это потому, что боялся, что миссис Аберкромби что-нибудь подозревает, а может быть, он сделал это безо всякой причины. Что же касается Элен Аберкромби, то он и его жена убили ее ради того, чтобы получить около восемнадцати тысяч фунтов стерлингов – сумму, в которую они застраховали молодую девушку в нескольких страховых обществах. Это убийство произошло при следующих обстоятельствах. Двенадцатого декабря он вместе с женой и ребенком приехал из Линден-Хауза в Лондон и поселился в доме № 12 по Кондуит-стрит, у Риджент-стрит. С ними вместе были две сестры Аберкромби, Элен и Мадлена. 14-го вечером все они отправились в театр, а за ужином Элен заболела. На следующий день ей стало очень плохо, и к ней был приглашен доктор Локок из Ганновер-сквера. Она прожила до понедельника, 20-го; в этот день утром после визита доктора мистер и миссис Уэйнрайт принесли ей отравленного желе и после этого ушли гулять. Когда они возвратились домой, то нашли Элен Аберкромби уже мертвой. Ей было около двадцати лет; это была высокая, стройная блондинка. До сих пор еще сохранился ее портрет, ее зять срисовал ее красным карандашом; этот портрет служил наглядным доказательством влияния на стиль Уэйнрайта, как художника, сэра Томаса Лоренса, к произведениям которого Уэйнрайт всегда относился с искренним восхищением. Де Куинси говорит, что миссис Уэйнрайт не была соучастницей в этом преступлении. Будем надеяться, что это так. Грех должен быть одиноким и не иметь сообщников.