Критик как художник

Гильберт. Культура, возможная только благодаря преемственности расового опыта, может быть усовершенствована только через дух критики, можно даже сказать, что она с ним едина. Кто же способен быть истинным критиком, как не тот, кто носит в себе мечты, идеи, чувства целого сонма поколений, кому не чужд никакой образ мысли, кому доступны и близки все эмоциональные побуждения? И что же такое истинно культурный человек, как не тот, кто путем утонченной образованности и тщательного подбора сделал свой инстинкт сознательным и разумным, кто может отличить изысканные творения от неизысканных, кто путем близкого общения и сравнения умеет овладеть тайной стилей и школ, понять их значение, прислушаться к их голосам, развить в себе дух бескорыстного любопытства, этот корень и цвет интеллектуальной жизни, достичь интеллектуальной ясности и, изучив «лучшее, что можно познать и продумать в этом мире», живет (это не пустая мечта) среди тех, кого зовут бессмертными? Да, Эрнест, созерцательную жизнь, жизнь, поставившую себе целью не делать, но быть, и не столько быть, сколько стремиться, – вот что может дать нам критический дух. Именно так живут боги: или предаваясь размышлениям о собственном совершенстве, как говорит Аристотель, или – как думал Эпикур – следя спокойными очами за трагикомическим зрелищем созданного ими же Мира. Мы так же можем жить, как они, и наблюдать, при соответственном настроении, те многоразличные образы, которые дает нам природа и человек. Мы можем одухотворить себя, отстранившись от ее деятельности, и стать совершенными, отказавшись от энергии. Мне часто кажется, что нечто подобное испытывал Браунинг. Шекспир втолкнул Гамлета в деятельную жизнь и заставил его, при помощи усилий, выполнять свою миссию. Браунинг мог бы дать нам Гамлета, который выполняет свою миссию исключительно при помощи мысли. События и случайности были для него нереальными и несуществующими. Из души он делает протагониста жизненной трагедии и к действию относится как к единственному не драматическому элементу в пьесе. Во всяком случае для нас ΒΙΟΣ ΘΕΡΗΤΙΚΟΣ, теоретическая жизнь, является настоящим идеалом. С высокой башни Мысли можем мы взирать на мир. Спокойно, сосредоточенно созерцает жизнь эстетический критик, и никакая пущенная наудачу стрела не может пробить его латы. Он, по крайней мере, в безопасности. Он понял, как надо жить.

Разве такой образ жизни безнравствен? Ну да, все искусства безнравственны, кроме тех, чьи низменные чувственные и дидактические проявления стремятся натолкнуть нас на злые или добрые поступки. Ведь всякого рода поступки принадлежат к области этики. Цель искусства – только создавать настроение. Разве такой образ жизни не практичен? Ах, совсем не так легко быть непрактичным, как это воображают невежественные филистеры. Было бы очень хорошо для Англии, если бы это было так. Во всем мире нет страны, которой были бы так нужны непрактичные люди, как нужны они нашей стране. У нас мысль принижена постоянной связью с практикой. Кто из тех, кто проявляет себя в пылу и треволнениях действительной жизни, шумные политики, или крикливые социальные реформаторы, или жалкие узколобые священники, ослепленные страданиями той неинтересной части общества, среди которых они нашли свою судьбу, – кто из них может не шутя претендовать на беспристрастное суждение о чем бы то ни было? Всякая профессия имеет свои предрассудки. Необходимость выбрать карьеру заставляет каждого стать на чьей-нибудь стороне. Мы живем в век переутомленных и недоученных, в век, когда люди так трудолюбивы, что становятся идиотами. И хотя это звучит очень резко, но я не могу не сказать, что такие люди достойны своей судьбы. Самый лучший способ ничего не знать о жизни – это пытаться приносить пользу.

Эрнест. Очаровательная теория, Гильберт.