Критика цинического разума

Ведь когда метафизическое различение добра и зла становится несостоятельным и все, что есть, выступает нейтральным в мета­физическом смысле, только и начинается то, что мы называем модер­ном: это эпоха, которая уже не может более мыслить никакой транс­цендентной морали и, следовательно, не имеет возможности провести чистое различение средств и целей. С этого момента все высказывания о целях (и тем более о конечных целях) выступают как «идеологии», и то, что ранее было идеалами и моральными учениями, оказывается выставленной для осмотра и годной к употреблению «духовной аппа­ратурой». Морали и ценностные сознания позволяют, следовательно, изучать себя как вещи, а именно как субъективные вещественности '. Сознание — более поздняя терминология выбирает для этого понятие «субъективный фактор» — не есть, следовательно, нечто совершенно иное по отношению к внешнему бытию, не есть противоположный ему принцип — оно само часть Бытия, часть действительности. Можно изучать его, исторически описывать, аналитически разбирать _и — что самое главное — политически и экономически использо­вать. Начиная с этого момента возникает новая иерархия. С одной стороны, наивные, идеологизированные, ослепленные жертвы сво­их «собственных» представлений, одним словом, люди с «ложным сознанием», те, кем манипулируют и кто поддается манипуляции. Это — масса, «духовный животный мир», область ложного и не­свободного сознания. Под его власть попадают все, кто не обладает великим свободным «правильным сознанием». Но кто же обладает этим «правильным сознанием»? Его носители обнаруживаются в малочисленной способной к рефлексии элите, состоящей из людей, утративших наивность, которые больше не верят в существование цен­ностей, которые преодолели идеологию и освободились от ослепле­ния. Они уже больше не поддаются манипуляции, они мыслят по ту сторону добра и зла. Не указывает ли все на то, что эта интеллекту­альная иерархия в то же время является и иерархией политической, что лишенные наивности являются господствующими по отношению

к наивным? У Великого Инквизитора ответ на этот вопрос не выз­вал бы ни малейших сомнений: он ответил бы на него утвердитель­но. Но являются ли все просвещенные, все реалисты, все лишивши­еся в соответствии с этим невинности Великими Инквизиторами, то есть идеологическими манипуляторами и моральными обманщика­ми, которые используют свое знание о том, как на самом деле обсто­ят дела, чтобы установить свою власть над другими — пусть якобы даже им на пользу? Что ж, в наших собственных интересах не тре­бовать чересчур быстрого ответа на этот вопрос.

Великий Инквизитор, как мы уже сказали,— это прототип со­временного (политического) циника. Его горькая антропология на­шептывает ему, что человек должен и хочет быть обманут. Человек нуждается в порядке, а порядок нуждается во власти, власть же нуж­дается во лжи. Тот, кто желает властвовать, должен в соответствии с этим сознательно использовать религию, идеал, обман и соблазн, а также (в случае необходимости) и насилие. Для него все — даже из области целей — становится средством; современный деятель, за­нимающийся большой политикой, является тотальным «инструмен­том» и манипулятором ценностями *.

И все же его нельзя обвинить в том, что он обскурант. Ведь в рамках истории, поведанной Достоевским, именно ему отводится роль реалиста, который вынужден поступиться своими собственными познаниями. Так его болтливый цинизм остается прямо-таки непре­менным фактором для процесса обретения истины. Если бы он дей­ствительно был только обманщиком, он бы сохранял молчание. Однако в конечном счете он полагает, что все делает правильно, даже если использует для этого извращенные средства. Его максима на­поминает девиз Клоделя: Бог как раз и пишет криво. «В самом по­следнем счете» он не отказывался от направленности к «добру». Бу­дучи вынужденным говорить, он дает полный отчет о двигавших им побуждениях, а его признание, хотя и является поистине головокру­жительным, становится неоценимым вкладом в поиск истины. Дви­гаясь кривыми путями, циник тоже направляет своих последовате­лей к Просвещению, даже более того, без его скандального, амораль­ного и отличающегося мудростью саморазоблачения вся эта область в целом осталась бы совершенно недоступной для понимания. Именно потому, что часто можно получить впечатление о «голой, неприкры­той» действительности только тогда, когда будет обретена связь с позицией по ту сторону добра и зла, мы для обретения истины дол­жны ориентироваться на «аморальные» саморазоблачения тех, кто занял эту позицию. От Руссо до Фрейда решающие в экзистенци­альном отношении познания высказывались в форме признания, исповеди *. Нужно проникнуть за фасад, чтобы познать, как обсто­ят дела на самом деле. Цинизм говорит о том, что находится за фа­садом; это становится возможным лишь тогда, когда уже преодоле­но чувство стыда. Только тогда, когда индивидуум сам сделал шаг,