Критика цинического разума

Девятнадцатый век, как мы уже говорили, есть эпоха великих реалистических теорий, которые бросали не озабоченный добром и злом, «деловитый и предметный» взгляд на релевантный для чело­века мир: история, государство, власть, классовая борьба, идеология, силы природы, сексуальность, семья. Все эти познания были вы­строены в ряд и составили большой теоретический арсенал, мастер­скую, полную инструментов для обеспечения практических интере­сов. «Знание — сила и власть»,— говорит рабочее движение. Но с той же быстротой, с какой на одной стороне накапливались горы ин­струментов, на другой стороне возрастал и размах планов. Здесь — орудия труда, там — проекты; здесь — предметно и по-деловому превращенные в нечто нейтральное средства, там — грандиозные, утопически-благие цели. Здесь — факты, там — ценности. Так в общих чертах выглядит самосознание современного инструментализма или прагматизма. Одной ногой стоят по ту сторону добра и зла, тог­да как другой ищут твердой опоры в (утопической) морали. Если привести все это к единой формуле, то она будет гласить: в XIX веке развивается первая форма современного цинического сознания, ко­торое соединяет суровый цинизм средств с неколебимым морализ­мом целей. В том, что касается целей, едва ли кто-то отваживался представить себя реально по ту сторону добра и зла — ведь это было бы «нигилизмом». Борьба против нигилизма — вот подлинная идео­логическая война эпохи модерна. Если фашизм и коммунизм где-либо и выступали единым фронтом, то именно в борьбе против «нигилиз­ма», который в один голос объявляется ими пороком «буржуазного декаданса». И тому и другому одинаково присуща решимость про­тивопоставить нигилистической тенденции абсолютную ценность; здесь — утопию народа, там — коммунистическую утопию *. И та и другая гарантирует в конечном счете цель, которая освящает лю­бое средство и обещает придать смысл существованию. Однако там, где радикальный цинизм средств сочетается с решительным мора­лизмом целей, умирает последний остаток морального чувства по отношению к средствам. Современный тяжеловооруженный мора­лизм возвышает себя до неслыханного деструктивного вихря, и в эпицентре его оказывается ад добрых намерений.

Этот вывод нельзя понимать как результат теоретической дедук­ции. Правда, мы пытались набросать логику современных полити­ческих катастроф, но этой попытке предшествовали катастрофы ре­альные. Никакое мышление не могло бы найти в себе достаточно легкомыслия и отчаяния, чтобы только из одного «стремления к истине» прийти к таким логическим выводам. Да, в принципе, ни один человек не мог бы представить себе разрушений и опустоше­ний таких масштабов, как те, которые пришлось пережить реально, — не смог, если бы они не произошли на самом деле. Только сейчас,