Критика цинического разума

Если мы глубже вникнем в смысл написанного Зиммелем, от нас не укроется, что он имеет в виду особую форму продажности высоких ценностей. Очевидно, речь идет здесь о чести, добродете­ли, красоте и душевном здоровье «женщины». И это тоже можно «купить». Проституция — в узком и широком смысле — это сама суть цинизмов обмена, при которых деньги в своем жестоком без­различии стаскивают на свой уровень и ценности «более высокого порядка». Нигде больше циническая потенция денег не проявляется столь резко, как там, где они взрывают особо оберегаемые облас­ти — чувство, любовь, самоуважение — и заставляют людей про­давать «самих себя» чужим интересам. Там, где «человек» выносит на рынок свои гениталии, капитал во внешней реальности сталкива­ется с тем, о чем он предпочел бы вовсе не знать в сфере внутренней, в сфере жизни души.

В каком-то отношении жаль, что Маркс в своем известном ана­лизе товара не исходил из проституции и связанной с ней особой формы обмена. Такой подход сулил бы явные теоретические пре­имущества. Будучи главой партии сторонников принципа «Пахнет»*, он должен был бы использовать любую возможность для того, что­бы продемонстрировать цинизм денег. Женщина, выступающая в роли товара, могла бы стать здесь поистине убийственным аргумен­том. Однако нельзя начинать с теории проституции книгу, которой предназначалось стать библией рабочего движения. Поэтому Маркс пытается поначалу раскрыть тайну эквивалентного обмена на при­мерах совершенно невинных продуктов, таких как пшеница и желе­зо, сюртук и холст, шелк и сапожная вакса. Проследим его отличаю­щийся остроумием анализ по главным шагам, имеющим решающее значение: товар и товар; товар и деньги, деньги и товар; переход от денег как денег к деньгам как капиталу. Здесь посреди этих идилли­ческих, формальных рассмотрении эквивалентности впервые обна­руживают себя те подспудные противоречия, которые указывают на печь, в которой они «пекутся» в самом ядре всей системы обмена: деньги, двигаясь от денежной формы через товар снова к денежной форме, каким-то образом становятся большими деньгами. Почему? Ведь равноценное обменивается, как предполагается, на равноцен­ное и почему-то умножается на этом пути! Неужели экономика — это балаган с фокусами? Однако Маркс наверняка описывал не что иное, как основную форму всех круговоротов капитала, которая ба­зируется исключительно на ожидании прибыли. И народная муд­рость тоже знает, что деньги приходят к деньгам *; в риторике сто­ронников принципа «не пахнет» принято даже говорить: «Деньги работают». При рассмотрении этого чудесного умножения капитала на товарном рынке Маркс явно ведет себя как зануда, способный испортить всю веселую игру. Он не успокаивается, пока не выясняет весь механизм умножения до самого основания. Этого капиталисти­ческое общество не простило ему по сей день. Однако моральному и

тем более интеллектуальному здоровью общества не идет на пользу, когда ему хронически приходится жить среди давно сформулиро­ванных истин о себе самом, не имея смелости признать их.

Я полагаю, что сдержанность Маркса в отношении феномена проституции имеет более глубокую причину. Его, как прирожденно­го теоретического фундаменталиста, интересует не столько легко уло­вимое носом на рынке «Пахнет», сколько, скорее, идеологически замаскированное «Пахнет» в сфере труда. Его мыслительную спо­собность возбуждает не циническая вонь обращения, а вонь самого способа производства. Эта последняя обращается к теоретическому органу совершенно иным образом, чем первая, которая, скорее, апел­лирует к чувствам. (Поэтому социально-критические искусства со­временной эпохи склонны расписывать в красках свидетельствую­щие о продажности проявления цинизма в сфере обращения.) Маркс, напротив, добирается до самых дальних позиций партии «не пах­нет» и чувствует фатально исходящий от самого капитала дух кражи прибавочной стоимости. Никогда столь яростно оспариваемая тео­рия прибавочной стоимости не смогла бы стать стратегическим плац­дармом для марксистской атаки на капиталистический обществен­ный строй, будь она всего лишь одной экономической формулой среди многих прочих. В действительности она представляет собой не толь­ко аналитическое описание механизма умножения капитала; обладая политической взрывной силой, она в то же время есть диагноз мо­рального отношения трудящегося класса к классу, извлекающему прибыли.