Критский бык

– Отбой воздушной тревоги, угомонись дитя! – воззвал Валентин. – Аз грешный, излишне любопытный, всё съел, понял, взял взад, включая те самые предметы. Не буйствуй, вернись к работе. А про дела любимого тобою загробно Кости Рыбалова я поведаю после визита к Нине Уланской. Сначала послушай ее, потом берись за меня, потроши на доброе здоровье, я только поприветствую интерес к делу. Идёт?

– Хорошо, Валюша, давай взаимно остынем и не станем держать сердца. Нескромные намеки я сама обожаю, но соблюдая меру, – согласилась я. – Воленс-ноленс, а сказывается мамино викторианское воспитание, если не в деле, так на словах.

– Ладно, викторианская, она же тургеневская барышня, мы почти доехали, я тебя бросаю у дома, и будь такая добренькая, поработай скорбной головкой, Нина – это тебе не Ирочка!

– Учли, господин управляющий, ждем ваших писем!

Вернувшись домой засветло, я не стала терять времени на ужин, взяла из холодильника банку йогурта и приступила к «ВРАН» овскому заданию. Как-то всегда получалось, что редакторская деятельность шла у меня на десерт, когда прекращалось дневное коловращение, а голова практически не работала. Наверное, сказывался факт, что редактировать я могла в болезни, во сне и в гробу, вне зависимости от состояния текста и качества беллетристики. Два листа зараз, дневную редакторскую норму, я исполняла между ужином и сном без особого напряжения, бывало, что и за приятной беседой, разнообразя её цитатами из рукописи.

Оригинальную книжку про драконов, никогда не спящих, я почти одолела урывками предыдущей ночи, всего-то десять листов простенького английского текста. Теперь следовало раскладывать рукопись и знакомиться с работой ученого переводчика, гностика и медиевиста, свалившегося на мою голову на пару с драконом. Судя по первому впечатлению, медиевист без имени и фамилии (он поскромничал и нигде себя не указал) с делом справлялся и даже обладал стилем, что случается нечасто. В его изложении юноша-подросток вышел из пещеры, где старый маг учил его премудростям и нечаянно нашел себе ещё одного учителя. Понятное дело, что на очереди стояли боевые искусства…

На десятой странице я почувствовала досаду. Перевод или не годился совсем, или почти не требовал поправок, а для чего тогда редактор? Чёртов медиевист внёс в исполнение одну особенность: избавил эпический сказ от торжественной серьёзности и заронил маленький уголек насмешки то ли над событиями, то ли над читателем. В ткани повести появились мелкие дырочки и едва заметно запахло палёным. Мне это нравилось, но вот насчет массового читателя уверенности не возникло. Однако я продолжала читать рукопись, вместе с тем внося правку, хотя и нечасто, скорее для порядка.

Когда могучий немой великан по имени Сито взялся за очередной боевой инструмент, рядом с креслом на полу затренькал телефон. Поначалу показалось, что звонит именно он, тот самый Сито, поскольку звуки с того конца провода сливались в бульканье, шумы и затруднённые попытки произнести нечто спешное. «Все-таки это была палица, а не дубина», размышляла я, терпеливо дожидаясь, когда бульканье прояснится. Сознание вполовину пребывало на просторах фэнтэзи, пресечённых нетрадиционной пунктуацией и чуждо звучащими именами.

– У меня нет времени подробно объяснять, – скороговоркой заговорила трубка по-английски, и я еле врубилась. – Но мы с вами имеем довольно сложную проблему, требующую немедленного обсуждения. Подождите минуточку, пожалуйста.

В трубке послышались шумы, по которым я поняла, откуда звонят, а вслед за тем вычислила абонента. Из редакции «Навигатора» меня добивалась Пенелопа Бентон, по-русски у неё не вышло. Надо понимать, что рядом ошивался Иннокентий, который понимал по-английски, поэтому девушка пользовалась его периодическим отсутствием и выдавала блоки информации порциями, как телетайп. Последнее сообщение прозвучало такое.

– Подождите секунду, Майра включится из другого офиса.

За пару секунд, пока Майра включалась, я выкинула из головы Сито с палицей и непроизвольно настроилась на волну тщательно контролируемого веселья. Не иначе, как чёрная торба, принесшая Сито, продолжала свои дурацкие шуточки. Любая проблема в сочетании с Майрой неизменно превращалась в фарс.

Американская интеллектуалка Майра, видная девушка родом из Бостона, рядом с которой Пенелопа смотрелась просто фермерской дочкой, служила диктором на радио «Навигатор» из любви к искусству и для языковой практики. Майра говорила по-русски свободно и образно, но манера выражаться, интонации и звук её голоса неизменно наводили на мысль о торговле семечками. Закроешь глаза, и привет, вот она тётка из южнорусской глубинки, с неистребимым акцентом, базарными переливами и характерными словечками.

Где и каким образом Майра подцепила подобные знания, оставалось крутой загадкой, у меня были соображения, но я ими не делилась. И по мере сил утаивала от Майры, в какую бездну смеха меня повергает её совершенная русская речь. Насколько я была в курсе, остальные придерживались той же тактики, и гордая учёная девушка оставалась в неведении.