Критский бык

День промелькнул и медленно погас, я в прощальный раз поужинала за шведским столом, не надеясь на Аркашино хлебосольство за обольяниновский счёт. Дай Бог, чтобы он покормил меня фруктовым салатом и предложил чашку кофе без ничего. Судя по бывшему дружку Сергею, я предполагала в Аркаше сочетание размаха со скупостью в очень непростой пропорции. Когда Сергей желал пустить пыль в глаза, он демонстрировал размах и пускал деньги веером, но в привычном окружении или без свидетелей весьма болезненно расставался с деньгами, и чем мельче требовалась сумма, тем больше мук причинял бедняге её уход. Казалось, что черти просто-таки раздирают ему сердце и печень раскалёнными крючьями, и блага, купленные ценой таких страданий, казались горькими, как полынь. Исходя из сходства обоих персонажей, я заметила, что Аркаша предпочитает бесплатные развлечения, и от похода в «Палладу» ждала много приятного для себя, догадываясь, как будет тихо беситься контролёр, угощая в ресторации даму, для которой незачем являть щедрость за счёт фирмы.

Как и следовало ожидать, вкусы у Аркаши оказались вполне имперскими, а морской фрегат «Паллада», казалось, отплавал не менее полсотни лет. Причём ложноклассические портики придавали заведению вид приюта роскоши, в котором голливудские шпионы всех стран обменивались киносекретами по части открытия второго фронта в Европе. Однако я приятно ошиблась. Дружок Аркаша не пожалел казенных драхм и накрыл стол с ослепительной щедростью, боюсь, что я его злостно оклеветала. Или, что приятнее, он придавал моей персоне большее значение, чем я предполагала. На старомодно сервированном столе красовался коктейль из креветок, следом в программе шёл лобстер.

Жаль только, что берег моря не освещался золотом и пурпуром заката, солнце садилось за тёмные горы, поросшие лесом. Я понимала, что одно побережье не может предоставить к обозрению и восход солнца, и его закат, поэтому не держала обиды на реальный антураж, а обходилась игрой воображения. Раз очень хотелось, чтобы «последний день в приморском ресторане» освещался гаснущим лучом заката, то никто не мешал подклеить к портикам «Паллады» один из видов, освоенных ранее, скажем, на берегах Балтики, где над бледными песками багряный диск медленно тонул в море роз среди собственных отсветов.

Я устремляла взор поверх стола, и к моим услугам накрывалось пиршество красок «на гладях бесконечных вод, закатом в пурпур облечённых», тогда спутник легко сходил за вещую птицу Гамаюна, который «вещает и поет, не в силах крыл поднять смятённых». Это, кстати, из стихотворения «Гамаюн», сочинения Александра Блока, автор заметил такую милую птичку почти сто лет назад на картине В.Васнецова. Также имел место романс «Гаснет луч пурпурного заката», во время воображаемого исполнения я поглощала коктейль из крупных креветок и вполуха слушала, как в ритуальном сеансе запугивания Аркаша, он же Гамаюн, «вещает казней ряд кровавых» (это то, что было, как в карточном гадании), «и трус и голод и пожар» (это вроде как будет), «злодеев силу, гибель правых» (это чем дело кончится) как обычно.

Красноречивый контролер Аркаша Ярнатовский, Александр Блок (ему принадлежали тексты, кроме «луча пурпурного заката») и далеко залетевшая личная фантазия запутали вконец, я перестала отделять реальность от вымысла и ляпнула невпопад, вообразив себя гадалкой.

– А ты не боишься, золотко, что морской дракон опознает тебя по одной выправке? – таким способом я отвлекла контролёра от страшилок.

– Приходится идти на риск, – автоматически признал Аркаша, но вдруг осознал вопрос и уставил на меня взор сквозь длиннейший бокал с местным скверным вином. – А почему ты думаешь, что он…?

– Сны такие снятся, – туманно ответила я, держа свою рюмку на отлете, думаю, что даже вещая птица Гамаюн была бы довольна символическим ответом. – И про полотенце ты забыл рассказать, оно тоже снилось.

– Проверил я номер наутро, немец из Дрездена, польского происхождения снимал на три дня, но не дожил, – сказал Аркаша. – Заказал заранее, герр дрезденский, съехал без предупреждения, паспорт в записке просил выслать к едрене фене, хрен собачий. И полотенца у вас в «Кактусе» все одинаковые, болотного цвета.

– Опознавательный знак! – ахнула я. – А я им швырялась!

– Счёт пришел потом, разговаривал много, даже через компьютер, бизнесмен на отдыхе. Молодой, но ранний, – подполковник вёл рассказ со вкусом.

– Но может как раз наоборот, – поддразнила я Аркашу. – Это мы его напугали, несчастного. Шум под окнами, пробежки к морю, шляются всякие, возращаются мокрые в ином составе, отмываются полночи. Бедалага подумал про русские мафиозные разборки, срочно смылся в Дрезден, и синее полотенце прихватил, чтобы мы не умыкнули.

– Ну его к Богу в рай, это полотенце, – отмахнулся Аркаша. – А снилось тебе что?

– Клиент покойный явился, Костя Рыбалов, – почти честно выложила я. – Шепнул, что ошибочка вышла, извинялся.

– Ты, значит, по утрам к нему бегала? – мрачно осведомился Аркаша, явно утомленный мистикой.