Кривая линия (СИ)

  - Наверное, мне лучше помолчать, - тихо говорит Миша.

  - Почему?

  - Не хочу бередить в тебе всё это...

  - Да ладно, что же нам теперь, всегда молчать? Я же говорю, привык почти. А ты с родителями живёшь?

  Мой вопрос утопает в гуле подходящего поезда. Мы заходим и притыкиваемся на места в углу.

  - Да.

  - Встречаешься с кем-нибудь? - кричу ему в ухо.

  Шум в метро всегда страшный.

  Миша неопределённо машет рукой.

  - Ты видел вообще девиц вокруг? Рвать тянет, простите за откровенность. Тебе ещё фортануло.

  - Мы со Славой друзья.

  Это действительно так. Миша закатывает глаза.

  - Всё равно фортануло. Хочешь что-нибудь послушать? - он достаёт наушники. - Я вот Синатру слушал по дороге к вам. И Ночных снайперов.

  - Хорошее сочетание, - ехидничаю.

  В итоге Миша ставит Мари Лафоре.

  - У неё милые песни, - говорю я.

  - Знаешь французский?

  - Не очень. Он никогда не был моей сильной стороной. А ты?

  - Чтобы хорошо говорить на языке, нужно его любить. И получать удовольствие от того, как звучит каждое слово, каждый слог. Кайф ловить, понимаешь? - Миша делает неопределённый жест рукой.

  - Понимаю.

  - Тебе скоро выходить?

  - На Московской.

  До Московской ещё три станции. Тётка напротив по непонятной причине косится на нас с отвращением. Полный неадекват царит кругом. По сторонам лучше не смотреть. Противная парочка, школьники на вид, сосётся у дверей. Да, мы со Славкой тоже можем чмокнуться в метро, но всему же есть мера. Кажется, внутри меня сидит столетняя бабка - и временами невольно вылезает наружу. Вот когда видит таких сосунов, например. Или всё дело в беспробудном снобизме?

  "Парк Победы", - объявляет автомат.

  - В кино часто ходишь? - спрашивает Миша.

  - Да вот только сегодня со Славкой ходили на авторское.

  - Как впечатление?

  - Слабенько.

  Фильм слабенький, а вот Славкины губы на моей шее - очешуительны.

  Выхожу на Московской, Миша остаётся в вагоне. Ему выходить, конечно, нецелесообразно. И вообще, по-моему, Лафоре вернула Мишу в его привычное состояние, отгородила от внешнего мира и, в том числе, от меня. Он снова нырнул в свою среду обитания и даже записал пару строк в заметках. Попрощался со мной рассеянно: "Увидимся". У него, наверное, перед глазами уже слова бегали. Такой человек. Такие привычки. Всё равно. От метро до дома ещё минут десять на маршрутке. Узкие проходики, узкие сидения и духота. Сзади сцепились две фифы, одной дует, другой жарко. Девица на переднем ревёт в трубку: "Он меня брооосил!" Над головой надоедливо жужжит муха. Затычки в ушах - постоянное спасение. От шума метро, от разговоров в маршрутке, от мух, фиф и шершней - достаточно просто включить самое громкое, что имеется в плейлисте. Громкое, тупое и отключающее мозг, чтобы даже на нытьё сил не осталось.

  Отец дома не один. А когда он вообще один? Кажется, я не вовремя, судя по хихиканью с кухни.

  - Ты чё, сдурел? - дикий ржач поражает пространство.

  Голос незнакомый. Хамоватый. Я разуваюсь и прохожу на кухню. Девица, загорелая, в теле, лет двадцати пяти и топлесс, сидит на табуретке с бокалом в руке. И откуда у нас эта табуретка?

  - Явился, - отец сидит напротив неё.

  Ему пофиг. Я наблюдаю такие сценки с завидной регулярностью.

  - Мать звонила. Опять до истерики её довёл?

  Я хмыкаю.

  - Она же заводится с пол-оборота. Надумает себе...

  - Дура старая, - отец берёт со стола стакан с желтоватой жидкостью и залпом опрокидывает содержимое.

  Не хватало только, чтобы спился. Хотя, нет, такие не спиваются, а живут до ста лет и мучают окружающих.

  Девица молчит и смотрит на меня чуть испуганно. Лучше бы смылась, честное слово.

  - Ты где пропадал? Опять прогуливал?

  - Не опять, а снова. А ты где её откопал? - показываю пальцем на девицу.

  - Не хами мне тут. Щенок, - отец кривится.

  - Диву даюсь, где ты их каждый раз цепляешь, - меня несёт.

  И это прекрасное чувство. Тормозов нет. Границ нет. На всё глубоко плевать.

  - Не провоцируй.

  - Не доводи меня.

  Отец усмехается.

  - Чем же, интересно, я тебя довожу? Ты на мои деньги жрёшь, живёшь в моём доме, имеешь лучшие шмотки и все условия. Что тебе ещё нужно?

  - ****ей приводишь. Мать добил окончательно.

  Отец багровеет.

  - От Гоши ты уже откупился. Папаша, - я тянусь к столу, чтобы взять воды - жарко же. Отец поднимается и хватает меня за шиворот.

  - Как ты смеешь, отродье!

  Кровь шумит в ушах.

  - Гоша был - мой сын. Мой. А ты весь в эту ведьму психованную - волосы, глаза. Манерный, как баба, смотреть на тебя тошно! Патлы висят. И якшаешься с этой девкой - мода сейчас, что ли, такая? Наоборот всё, да?

  Он отпускает руки.

  - Думаешь, деньгами заплатил - и уже отец года? Дешёвка, - я беру бутылку с водой, ухожу к себе и хлопаю дверью.

  Девица, кажется, так и застывает с поражённым видом. Я падаю на кровать лицом в подушку, как и мечтал. Сейчас я хочу к Славке. Или обратно, к Мише. Да что там, я даже Эдичку сейчас был бы рад увидеть. Мерзко, мерзко от самого себя, от отца, от его очередной проститутки. Зачем я ему нахамил? Только сам в его грязи искупался. Телефон выдаёт сообщение.

  "Мы тут обсуждаем папину статью. Ничего в этом не понимаю. Скукотища", - сердечко в конце.