Кривые деревья

Приготовившись, может быть, к самому худшему, молодая женщина подошла, и замерзшие ладони легли на широкие сильные плечи.

24

Человек за ореховым бюро напрягся.

Большие теплые ладони накрыли иззябшие тонкие пальчики.

Лицо вывернулось, лукавое, улыбчатое, безбородое.

Мускулистые ноги, обтянутые канареечными панталонами, мелькнули высоко в воздухе, сложились в коленях и уперлись в паркет, обутые в оранжевые, на резиновом ходу, штиблеты.

Проделавши без видимой натуги импровизированный гимнастический пируэт, ее Тургенев стоял перед Любовью Яковлевной и уже ласково теребил ее, щекотал за подбородок, покусывал мочку уха.

Молодая писательница как-то обмякла, погрузнела, свесила плетьми руки и поникла головою. Бесконечно долго она держалась после выпавшего ей ужасного испытания — силы были на исходе.

Иван Сергеевич не давал упасть, смеялся, носил ее по комнате, показывал свежие оттиски журналов, умеренно фальшивя, напевал сонату забытого ныне Грунда, рекомендовал натощак есть чеснок, и непременно целиком, не разжевывая, уговаривал бросить все и немедленно ехать к Мясоедову смотреть «Поздравление молодых».

Наконец успокоившись, он несколько отставил гостью в сторону и тут же удивленно изогнул брови.

— Однако… я смотрю — вы в маскараде. Колядовать вроде бы рановато…

Любовь Яковлевна, признаться, совершенно забыла о своем внешнем виде. По-прежнему была она в вылезшей козлиной шубе и старом пуховом платке. Слезы, доселе сдерживаемые, обильно хлынули из прекрасных, с поволокою, глаз, нелепые обноски тотчас были сорваны; оставшись в простом коленкоровом по шести гривен за аршин платье, молодая писательница рухнула в кресло и в отчаянии заломила руки. Иван Сергеевич, со вкусом раскуривши регалию, уселся напротив и с видимым интересом ждал продолжения действия.

Молодой писательнице довольно скоро удалось взять себя в руки. Облегчившись слезами, она откинулась на вольтеровскую спинку и за неимением папиросы взяла из коробки сигару. Галантный хозяин тут же ловко срезал даме кончик и запалил огромную шведскую спичку. Набравшись дыму, Любовь Яковлевна надолго задержала его в себе.

Установившаяся пауза должна была подчеркнуть всю важность предстоявшего сообщения. Несколько даже пережав и предвкушая необыкновенный эффект, молодая женщина выпустила густое синее облако.

— Игоря Игоревича похитили!

Сейчас, по ее представлениям, Тургенев должен был выпучить глаза, распахнуть рот, поперхнуться дымом, вскочить, забегать, забросать ее вопросами и междометиями.

— Похитили? — до обидного буднично переспросил Иван Сергеевич и повертел на каблуках штиблетами. Нагнувшись, не спеша, он перевязал на одном витой толстый шнурок. — С чего бы его похищать?

Любовь Яковлевна в растерянности молчала, не зная, как и выйти из положения.

— Я думала… я была уверена… вы поймете…

— Постойте, постойте… — Тургенев явно не желал выбывать из игры. — Кажется, я действительно начинаю понимать. — Неприятный скепсис на холеном лице исчезал, уступая место привычной милой проказливости. Иван Сергеевич со значением улыбнулся и погрозил молодой писательнице перепачканным в чернилах пальцем. — Это нужно вам для романа!.. Рассказывайте же, рассказывайте! — С хорошо наигранным возбуждением многоопытный классик выпучил глаза, вскочил, забегал по комнате. Тут же он остановился и прислушался. У Любови Яковлевны предательски урчало в животе.

— Да вы голодны! Экий я! — Тургенев досадливо хлопнул себя по лбу, дернул за нос, ущипнул упитанные щеки. — Василий! — зычно прокричал он в глубь квартиры. — Где ты, дьявол комолый?! Не иначе спит, — развел он руками. — Придется самому…

Упруго покачиваясь на толстых резиновых подошвах, он вышел и тут же вернулся, толкая впереди себя высокий колесный столик.

— Щи с головизной! — приподымая одну за другой крышки, объяснял хлебосольный хозяин расширившей ноздри гостье. — Гусиная печенка в сметанном соусе! Гречневая каша! Крупитчатая!

Мужчина и женщина снова сидели напротив друг друга. Аппетитнейший парок зримо витал в воздухе, создавая волнующую атмосферу предвкушения. Иван Сергеевич высоко взметнул пузатенькую темную бутылку.

— Шустовский!

Живительная влага, журча, пролилась во вместительные емкости, незамедлительно согретые в ладонях и восторженно обнюханные. Руки — мужская и женская — встретились на полпути, хрустальный звон пронесся по всему объему комнаты, истончаясь и ниспадая, драгоценнейший эликсир жизни заполнил оба рта, низвергся в пищеводы, растекся по желудкам и сразу мягко отозвался в висках.

— Итак, — ловчайше орудуя половником, вернулся к теме Иван Сергеевич, — кажется, вы остановились на том, что Игоря Игоревича похитили?.. Как же это произошло?

— Все вышло ужасно! — Любовь Яковлевна энергически выбирала из тарелки вкуснейшие капустные лохмы. — Представьте — в неверном, мятущемся свете, взлетая всеми колесами, за нами мчится пролетка с сорванным верхом… Какие-то люди в черных плащах кричат, стреляют и требуют от нас остановиться… Припавши грудью к оконцу, в немыслимой тряске Игорь Игоревич отстреливается из двух стволов…