Кризис

Впервые я побывал в Австралии в 1964 году, вскоре после того, как прожил четыре года в Великобритании. Австралия тогда показалась мне гораздо более британской, чем сама Британия – она выглядела этакой Британией полувековой давности, застывшей во времени. Городской пейзаж Сиднея, крупнейшего в Австралии города, напоминал об Англии на каждом углу – там имелись собственный Гайд-парк, свой вокзал Кингс-Кросс и своя Оксфорд-стрит, как в Лондоне. Австралийцы были не просто преимущественно белыми по происхождению; они могли похвастаться в подавляющем большинстве британской белой родословной. Австралийская еда была традиционно скучной британской: ритуал жаркого по воскресеньям, изобилие заведений, где подавали фиш-энд-чипс, обязательная баночка «Веджимайт»[77] к завтраку (австралийская имитация британского «Мармайта»). Повсюду встречались пабы в британском стиле, с большим залом для мужчины и еще одной комнатой (так называемый дамский салон) для мужчин и женщин; работали они не с утра до вечера, а в конкретное время суток, как и британские пабы в те годы. Альтернативу традиционной британской еде в Австралии составляли в основном итальянские, греческие и редкие китайские рестораны.

Рис. 7. Карта Австралии

С того первого визита я возвращался в Австралию десятки раз – и потому смею сказать, что Австралия менялась у меня на глазах. Этот опыт обрел для меня символическую форму в 2008 году, когда я привез в Австралию своего сына Джошуа, чтобы он провел семестр в университете штата Квинсленд в Брисбене. Когда мы шли по университетскому кампусу, я вдруг ощутил, что больше не узнаю Австралию, к которой привык; вместо этого я словно опять очутился в кампусе моего университета, Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе: вокруг меня буквально кишели студенты азиатского происхождения. Австралия перестала быть преобладающе белой и британской.

В 1964 году основополагающей характеристикой австралийского общества являлось противоречие между географическим положением Австралии, с одной стороны, и эмоциональными и культурными узами ее населения, с другой стороны. Население Австралии и ее национальная идентичность были преимущественно британскими (см. источник 7.1). Но Австралия расположена едва ли не за половину мира от Великобритании: она лежит в Южном полушарии, а не в Северном, от метрополии ее отделяют восемь-десять часовых поясов. Австралийский ландшафт с кенгуру, яйцекладущими млекопитающими, кукабарами[78], крупными ящерицами, эвкалиптовыми деревьями и пустынями выглядит весьма узнаваемым (и наименее британским) среди всех континентов, заселенных людьми (см. источник 7.2). Географически Австралия намного ближе к Китаю, Японии и другим странам Восточной Азии, чем к Европе, и в 50 раз ближе к Индонезии, чем к Великобритании. Тем не менее, когда я шел по австралийским улицам в 1964 году, ничто вокруг не говорило о близком соседстве Азии.

К тому времени, когда я привез Джошуа в Брисбен 44 года спустя, близость Азии ощущалась мгновенно – повсюду, куда ни посмотри, присутствовали люди азиатского происхождения (см. источник 7.3), а также кругом были японские, тайские и вьетнамские рестораны. Официальная политика «Белой Австралии», которая запрещала азиатскую иммиграцию, наряду с неформальной политикой, которая не одобряла иных белых, кроме англичан, явно сошла на нет. Впрочем, государственным языком Австралии по-прежнему оставался английский, королева Великобритании по-прежнему считалась главой государства, а на австралийском флаге по-прежнему имелось изображение флага британского. Эта замечательная страна неизменно входила и входит в список наиболее привлекательных мест для жизни, обладает едва ли не самым довольным в мире населением и по праву гордится наиболее высокой продолжительностью жизни. Австралия – одна из двух стран, об эмиграции в которые я всерьез подумывал. Она британская, но все же не копия Великобритании. Что же обеспечило эти выборочные изменения за те десятилетия, на протяжении которых я посещал Австралию?