На протяжении первых десятилетий существования австралийских колоний иммигранты – свободные поселенцы, а также осужденные – прибывали из Великобритании (в том числе из Ирландии, в то время принадлежавшей Великобритании). Первая сколько-нибудь существенная по численности группа небританских иммигрантов стала с 1836 года заселять Южную Австралию. Эту колонию основали не как пристанище для осужденных, а как лагерь для переселенцев, поэтому управляющая компания тщательно отбирала потенциальных новичков среди европейцев. В частности, здесь привечали немецких лютеран, жаждавших религиозной свободы (к слову, этот мотив иммиграции более характерен для ранней истории Соединенных Штатов Америки, чем для Австралии). Эти немецкие иммигранты были белыми и обладали изрядным опытом; они занимались садоводством, разбивали виноградники, быстро адаптировались к австралийским условиям, и их прибытие практически не вызвало отторжения у британских поселенцев. Совсем иначе встретили десятки тысяч китайцев в 1850-х годах: их, заодно со многими европейцами и американцами, привлекла первая австралийская «золотая лихорадка». Этот приток иммигрантов обернулся последним в истории Австралии использованием британской армии для подавления гражданских беспорядков, когда толпа избивала, грабила и даже скальпировала китайцев.
Третья волна небританской иммиграции связана с обработкой сахарных плантаций в Квинсленде в 1860-х годах. На этих плантациях трудились жители островов Тихого океана – с Новой Гвинеи, других меланезийских островов и из Полинезии. Среди них изредка встречались и добровольцы, но большинство попросту похищали в ходе набегов на острова, причем зачастую эти набеги сопровождались убийствами. Сама практика получила название «поимки черных птиц» (поскольку островитяне были в основном темнокожими). Когда позднее плантации (особенно кокосовых пальм) появились на германской и австралийской частях Новой Гвинеи, колонизаторы применяли ту же австралийскую модель для «привлечения» работников с островов Тихого океана на свои новогвинейские плантации. Эта практика «найма» рабочей силы сохранялась на Новой Гвинее большую часть XX столетия: австралиец, которого я встретил в принадлежавшей Австралии части Новой Гвинее в 1966 году, рассказывал, что он был вербовщиком, но прилагал все усилия к тому, чтобы нанимать исключительно добровольцев, а также выплачивать им денежные премии. Он категорически отказывался признавать, что участвовал в «поимке черных птиц» (хотя само выражение активно употреблял), но вот, мол, некоторые другие вербовщики из числа его конкурентов таким не брезговали. Так или иначе, темнокожие рабочие на австралийских сахарных плантациях 1860-х годов, попали они туда добровольно или по принуждению, не смогли сделать население Австралии менее белым, поскольку трудились только отведенный срок, а по завершении контракта их из Австралии высылали.
Еще следует упомянуть малочисленную группу небританских иммигрантов из британской колонии Индия. Впрочем, несмотря на все эти волны небольшого числа немцев, китайцев, контрактников с тихоокеанских островов и индийцев, Австралия оставалась преимущественно британской и белой до окончания Второй мировой войны.
Американцев, осведомленных об истории США, поражает это различие в способах, какими британские колонии в Америке и британские колонии в Австралии отмежевывались от метрополии. Американские колонии добились независимости, объединились в союз и разорвали все политические связи с Великобританией вопреки сильному противодействию британской армии после революционной войны, продолжавшейся семь лет. Каждый год 4 июля, в годовщину принятия Декларации независимости, американцы отмечают День независимости, один из наших важнейших ежегодных праздников. По контрасту, Австралия не признает и не празднует день независимости, потому что такого праздника нет в календаре. Австралийские колонии обрели самоуправление с согласия метрополии и никогда не разрывали полностью связей с Великобританией. Австралия по-прежнему едина с Великобританией в рамках (Британского) Содружества наций и до сих пор признает британского монарха в качестве номинального главы государства. Почему же ослабление былых связей с метрополией оказалось настолько различным для колоний?