4 октября судья Сирика… выпустил судебный запрет всем лицам, связанным с делом по взлому в «Уотергейте», на какие-либо заявления по его поводу… Запрет был настолько широким, что относился к Макговерну и другим демократам… Сенатор Сэм Эрвин пришел в ярость и заявил 7 октября, что если суд над взломщиками не начнется немедленно, он будет настаивать на парламентском расследовании Уотергейта [Ambrose, 2014].
Так к делу подключилась «тяжелая артиллерия» в лице лидера Демократической партии (контролировавшей, на минуточку, обе палаты Конгресса). Сами расследования сначала подкомитета Кеннеди, а затем и комитета Эрвина не принесли никаких реальных результатов; однако их и не требовалось — задача заключалась в том, чтобы подключить к делу все ресурсы Демократической партии. Судя по поведению участников комитета Эрвина, они прониклись азартом травли президента:
Комитет Сената не смог представить доказательств того, что Уотергейт был чем-то большим, чем «третьесортная кража со взломом». Следователи комитета признали, что единственным шансом раскрутить дело оставались сами грабители. С этой целью главный юрист комитета попытался повлиять на подход Сирики к вынесению приговора
[Waldron, 2013].К каким последствиям привела бы такая попытка с независимым судьей, можно себе представить; на счастье Эрвина и его комитета, Сирика уже прекрасно знал, каким должен быть приговор.
Приговоры были абсурдно несоразмерны преступлению. Ответчики были признаны виновными во взломе и проникновении с целью подслушивания. Целью взлома было офисное здание, а не частное жилище. У грабителей не было оружия, они не сопротивлялись аресту. Обычно эти факторы привели бы как минимум к умеренному приговору. Однако Сирика приговорил обвиняемых к большим срокам, чем получали многие убийцы. Это было экстраординарное проявление судебного произвола
[Waldron, 2013].Киссинджер прокомментировал приговор так: «Пятьдесят пять лет, чтобы заставить говорить! Где же наши правозащитники?», а Никсон предположил, что демократы пообещали Сирике место в Верховном суде. Немного подумав, президент сообразил, что одним подкупом судьи дело явно не ограничилось, и наконец сделал то, что от него требовалось еще в первые месяцы после «никсоновского шока»:
К весне 1973 года… спасение своего президентства стало для Никсона задачей номер один. Пытаясь восстановить доверие к себе, он проглотил часть своей гордости и обратился к сети истеблишмента, которой никогда не доверял. В апреле того же года он заверил Эллиота Ричардсона[707]
… что если он согласится занять место генерального прокурора, то получит полномочия «докопаться до сути Уотергейта». Никсон клятвенно заверил его в своей невиновности и предложил Ричардсону подыскать человека вроде Джона Макклоя на должность специального прокурора [Isaacson, Thomas, 2013].