Кризис психоанализа

Интерпретацию перехода Фрейда от защиты ребенка к защите родителей косвенно подтверждает свидетельство Ш. Ференци, одного из самых опытных и одаренных воображением последователей Фрейда. В последние годы жизни Ференци, никогда не колебавшийся в своей лояльности Фрейду, оказался вовлечен в острый конфликт с учителем[31]. Ференци высказывал идеи, расходившиеся со взглядами Фрейда, в двух важных вопросах; Фрейд реагировал на это так резко, что не пожал Ференци руку при его последнем визите[32]. Одно из отклонений, мало интересующее нас в данном контексте, заключалось в настоянии Ференци на том, что пациенту для излечения требуется не только интерпретация, но и любовь аналитика (любовь, понимаемая здесь в несексуальном, неограниченном смысле). Более важным для нашей цели было утверждение Ференци о том, что Фрейд в конце концов был прав в своем первоначальном мнении: взрослые во многих случаях были совратителями детей, и это не всегда являлось плодом коренящихся в детстве фантазий.

Если отвлечься от значения критических замечаний Ференци, возникает вопрос: почему реакция Фрейда была такой резкой и страстной? Было ли дело в чем-то более важном, чем клиническая проблема? Не кажется притянутым за уши предположение, что главным была не правильность клинической теории, а отношение к авторитету. Если верно, что Фрейд отказался от своей ранней радикальной критики родителей (т. е. власти в обществе) и высказался в пользу авторитетов, тогда действительно можно заподозрить, что его реакция была вызвана двойственностью его отношения к власти и резкость оказалась следствием того, что ему напомнили о позиции, с которой он отступил, по сути «предав» ребенка.

В заключение этого краткого изложения фрейдовского представления о человеке нужно сказать об исторической концепции Фрейда. Он создал ядро философии истории, хотя не имел намерения создавать нечто систематическое. В начале истории мы обнаруживаем человека, не имеющего культуры, полностью занятого удовлетворением своих инстинктивных влечений и счастливого этим. Такая картина, впрочем, являет контраст другой, предполагающей наличие конфликта даже на этой первой фазе удовлетворения инстинктов.

Человек должен покинуть этот рай именно потому, что неограниченное удовлетворение влечений ведет к конфликту между отцом и сыновьями, к убийству отца и со временем к формированию табу на инцест. Восставшие сыновья выигрывают битву, но проигрывают войну против отцов, чьи прерогативы теперь закреплены навсегда «моралью» и общественным порядком (здесь снова вспоминается двойственность отношения Фрейда к власти).

Хотя согласно этому этапу фрейдовского мышления длительное состояние неограниченного удовлетворения инстинктов невозможно, Фрейд развивал и совершенно иное положение. Возможность такого райского существования не отрицалась, но предполагалось, что до тех пор, пока человек остается в раю, развитие какой-либо культуры невозможно. Для Фрейда условием культуры являлось частичное неудовлетворение инстинктивных желаний, которое, в свою очередь, вело к сублимации или формированию реакции. Человек, таким образом, оказывается перед альтернативой: полное удовлетворение инстинктов (варварство) или частичная фрустрация инстинктов вместе с культурным и психическим развитием. Нередко, впрочем, процесс сублимации терпел неудачу, и за свое культурное развитие человеку приходилось расплачиваться неврозами. Необходимо подчеркнуть, что для Фрейда конфликт между побуждениями и цивилизацией и какого-то рода культурой ни в коей мере не был идентичен конфликту между поползновениями и капиталистической или иной формой «репрессивной» общественной структуры[33].

Симпатии Фрейда принадлежали культуре, а не раю примитивизма. Тем не менее его концепция истории содержит трагический элемент. Прогресс человечества неизбежно ведет к подавлению и неврозам. Человек не может одновременно иметь и счастье, и прогресс. Несмотря на этот трагический элемент, Фрейд оставался мыслителем Просвещения, хотя и скептиком, для которого прогресс больше не казался несомненным благословением. На втором этапе его работы, после Первой мировой войны, представление Фрейда об истории стало действительно трагическим. Прогресс после определенного момента не может быть просто куплен дорогой ценой, но становится невозможным в принципе. Человек – это поле боя, на котором инстинкт жизни и инстинкт смерти борются друг с другом. Он никогда не может полностью освободиться от трагической альтернативы: уничтожать других или себя.