Кризис

Я кивнул. Говорить было больно. И вместо того, чтобы говорить, хотелось её рассмотреть. Сколько ей сейчас? Моя ровесница, четвёртый десяток разменян не так давно. Но выглядит всё равно старше своих лет. Неужели жизнь так потаскала? Корни волос не прокрашены, краска вымылась, косу, похоже, отстригла. Морщины по всему лицу. Очки, по-моему, те же, что и в школе носила. Одежда такая простенькая, как и всегда раньше, чёрная водолазка и длинная, до пола юбка.

Время тут, как мне кажется, остановилось сразу, как я уехал. А, может, оно здесь и не шло никогда, время то? Не знаю. Всё кажется таким убогим.

А она сидит и смотрит на меня. Непонятно смотрит так. Никогда не понимал, о чём она думала, когда смотрела на меня. Вот и сейчас не могу сообразить, то ли ужасается того, во что я превратился, то ли всколыхнулись былые чувства, что вряд ли, то ли просто смотрит, не о чём таком особо не думает. Да и бог с ней, пусть смотрит, я себя не стыжусь. Я вообще не понимаю, что я здесь у неё делаю и как оказался. Я перестал разглядывать обесцветившуюся свою Первую Любовь и посмотрел в потолок:

– Принеси ещё морса, пожалуйста. И расскажи, как я тут оказался.

Она устало поднялась со стула и пошла на кухню, шаркая древними порванными тапками. Я остановил её:

– И это, слушай!

– Что?

– Привет!

Она улыбнулась. Снова как-то странно посмотрела на меня и ушла на кухню. Там стала чем-то бряцать, раздражая меня своей суетой, как и тогда, в прошлом. Сколько можно наливать морс? За это время можно борщ сварить. Как же долго. Вернулась. На лице написано «не нервничай».

– На, аккуратно, горячий.

Я взял чашку и стал греть руки, аккуратно дуя на морс, пытаясь его остудить. Я заметил, что синяки на моих руках почти прошли, да и сам я себя ощущал вполне прилично. Я аккуратно втянул жгучего морса вместе со струёй воздуха в рот. Горячо – то как! Проглотил и прослезился. Кайф какой! Теперь я готов слушать.

– Рассказывай.

– А что рассказывать? Разве не видно? Ты уехал, а жизнь продолжала длиться. Прости, ты же знаешь, я люблю нестандартные формы. У меня жизнь длится, а не идёт.

Я знал это, и именно это в ней порядочно раздражало. Пришлось утвердительно кивнуть и, немного успокоившись, откинув голову назад и закрыв глаза, продолжить слушать.

Первая Любовь заулыбалась моим, видимо написанным на лице, эмоциям, но продолжила:

– Ничего-ничего, слушай, уже не убежишь от меня. Не пугайся, я шучу, лежи спокойно. Начну снова. Ты уехал, я, конечно, начала страдать. Пока страдала, прошло несколько лет. Представляешь, сколько по тебе слёзы лила? А ты даже на связь ни разу не вышел. Плохой, да. За эти несколько лет одна за другой разрушились мои девичьи иллюзии о счастливой жизни. Принцев не существует, счастья нет и жизнь на самом деле говно. Это было тяжеловато воспринять моей тонкой душевной организации, я ведь поэтессой была, ты не забыл?

Уж что-то, а то, что она была поэтессой, врезалось в мою память на всю жизнь. Пришлось снова кивнуть.

Поэтесса, снова улыбнувшись, стала рассказывать дальше:

– На работу устроилась. Бухгалтером. Главным. Звучит круто, но для тебя на самом деле некруто, понимаю, но на самом деле не очень круто, потому что бухгалтеров там один – я. Но – самая главная. И так там главным бухгалтером и работаю. Платят, скажу прямо, мало, можешь заметить по обстановке. Мужика себе не нашла, спонсора тоже. Но сексом есть с кем заниматься, конечно.

Про секс было смешно. Сдержанно улыбнувшись, я сделал вид, что всё прекрасно понимаю и ничего такого, что она занимается сексом с кем-то – нет. Даже если просто для секса.

Она поняла, что я смеюсь над ней и громко рассмеялась:

– Дурак! Я не это имела ввиду. То есть это, конечно, но не так. Ой! Дурак. Отстань.

Я не выдержал и рассмеялся вместе с ней. Вроде даже звонко. Но смеяться нам пришлось не очень долго – я снова закашлялся.

– Ты лежи уже. Я сама всё расскажу, и посмеюсь сама за тебя и поплачу. Видишь, как я умею. Научилась за последнее время. Странно всё как-то происходило. Жизнь ещё эта. Ведь мы были счастливыми, а потом что-то случилось. Я много думала и много ждала. Надежда у меня никогда не умирала, да и не умрёт, наверное. И тебя ждала, и принца, и всего. Но тебя потом перестала, поняла, что не бывает просто так ничего. Да и не было. Просто вдруг перестало всё быть в один момент и всё. И прокатилось десятилетие в небытие. Очень странное десятилетие, сразу после юношества наступила зрелая старость. Да ещё и время такое – никаких перспектив, ничего. И вроде карьеру пыталась сделать, и заработать. Ничего не получилось. И счастье и удача обошли стороной.

Мне было очень её жалко. Жалость просто каталась во мне по всему сознанию, собирая крупицы человеческого и протискиваясь слезами наружу через глаза. А она даже не всплакнула.