Кроатоан

Серхи рассказывает дальше: даже во сне она не переставала шевелить пальцами. Ему пришлось использовать всю свою силу, чтобы Фатима еще больше себя не изувечила. Когда девушка перестала дергаться, Серхи ее осторожно поднял и перенес вниз.

— Где… мы?

— Я принес тебя в лабораторию. Наверху было слишком холодно. Сейчас утро.

Фотограф оглядывается по сторонам. Тусклый свет проникает через окно у нее за спиной, она различает столы и клетки с крысами у дальней стены. Все клетки перепачканы красным.

— Их тоже зацепило, — печально сообщает Серхи в ответ на немой вопрос Фатимы. — Они грызли металлические поилки, царапали стекла… Они живы, но лучше тебе на них не смотреть. Впрочем, это хорошая новость: значит, накрыло всю обсерваторию, но Кармела и Борха не пострадали. Кармела дрыхнет в гостиной. А Борха, кажется, недавно поднялся, но ходит он как шальной.

— Получается, ЛСД и правда защищает.

— Да, Кармела оказалась права. Галлюцинации помогают.

— А почему тогда на меня не повлияло?

— Я не знаю. Может, все дело в так называемой толерантности… Я всосал всю эту премудрость, когда меня в первый раз отправили на лечение… Когда принимаешь много, ты уже перестаешь замечать… Но это не значит, что в следующий раз у тебя все пройдет точно так же… ну ладно, брось уже глядеть на свои руки — это просто раны, попозже я тебя перебинтую… Не плачь, Фати, все хорошо, поверь!.. Ты со мной, и все хорошо!

Фатима опять смотрит на свои пальцы, точно убийца, раскаивающийся в содеянном. А потом переводит взгляд на его пижаму:

— Ты тоже в крови!

— Ты перепачкала меня своими пальчиками, но пижама из хлопка, ее можно отстирать, я уже так делал. Холодная вода, горячая вода. — Серхи улыбается, но Фатима уже успела задрать край рубашки и видит на животе у толстяка красные полосы.

— Серхи!.. Это я тебя поцарапала?

— Да ладно, ерунда. Ты много двигала руками. Я буду тебя защищать, Фати… Не плачь…

— Серхи, что мне делать? — выкрикивает она из последних сил, роняя на толстяка израненные руки. — Что нам делать?

Серхи размышляет, он воспринял ее вопросы всерьез.

— Ну вот что… Почему бы тебе не прочитать мне какое-нибудь стихотворение? Ты ведь обещала.

Аргентинка его не слушает. Она прижимается к его большому лоснящемуся телу. В голове у Фатимы идей не много, зато ей всегда просто дается выбор. Ее сестра (бог знает, где она теперь) часто говорила: «Фатима себе жизнь не затрудняет». А если жизнь затрудняется, Фатима ее бросает. С этим для нее все ясно.

— Серхи, у меня к тебе просьба. В этом ящике лежит баночка. Черного цвета.

Серхи тотчас вскакивает с места — здоровенный исполнительный лакей.

— Да, она правда здесь. Но только, Фати… там внутри яд. Черепушка нарисована.

— Ну это понятно, че. — Девушка улыбается. — Я слышала, Кармела с Борхой про него говорили. Ну что, ты открыл? Что там внутри?

— Белые таблеточки.

— Будь другом, Серхи, дай мне одну.

Парень взвешивает ее просьбу. Чешет лоб, как будто Фатима попросила его поужинать не дома, а в итальянском ресторане. Планы на вечер изменились, вот и все.

— Ладно, — соглашается он наконец. — Но только если ты прочитаешь мне стих.

— Какое тебе дело до моих стихов? — Фатима улыбается.

— Такое, что я хочу услышать один из них. — Серхи, как всегда, абсолютно конкретен. — Неужели это так странно?

— Уговор, пухляк. Тогда садись рядом и передай мне одну… Что ты делаешь?

Серхи подносит таблетку ко рту.

— Я тоже выпью, — поясняет он. — Их там несколько.

— Серхи, тебе они ни к чему! — вопит Фатима. — Тебе повезло, ты и так сумасшедший!

— Я не сумасшедший, — уточняет Серхи, проглотив таблетку. — Я только слышу голоса.

— Идиот, никаких голосов нет.

— Ты просто не знаешь. А они скоро появятся.

— Не понимаю, о чем ты. А теперь дай одну мне. — Серхи беспрекословно выдает таблетку. Фатима ее сразу же глотает. Девушка и парень сидят на полу у стены, Серхи обнимает ее за плечи. — Почему это твои голоса скоро появятся, толстячок?

— Скоро в живых останемся только мы, сумасшедшие, — предрекает Серхи. — А когда останемся только мы, так сразу же и станем здравомыслящими.

— Почему?

— Потому что если вокруг только сумасшедшие, значит никто не сумасшедший — ты понимаешь? Безумие — это то, что происходит с малой частью в сравнении с остальными, разумными. А если многие — сумасшедшие, то получается, что безумие и есть здравомыслие. Поэтому, Фати, я и проглотил таблетку заодно с тобой. Быть сумасшедшим больше неприкольно.

— Неприкольно?.. Почему это?

— Потому что это случится со всеми, а так мне неинтересно.

Фатима смеется и прижимается к большому телу.

— Ну и дурак же ты, Серхи. Здоровенный, а дурак. А может быть, ты и гений — не знаю. Но я тебя люблю. — На глазах у нее слезы. Фатима утирает их ладонью.

— Ты серьезно? — спрашивает он, как будто Фатима изрекла какой-то философский постулат.

— Ну конечно, дурачок.

— Уфф, а я думал, ты любишь Логана… — Серхи рукавом вытирает пот. — Я ревную.

— Логан… Бедняга. — Фатима сдувает со лба прядь волос. — Он ребенок. Ты тоже ребенок, но толстый. — Веселье на ее лице гаснет. — Серхи, мы умрем.