Крокодилова свадьба

– Только если Октава покажет мне дорогу, – люминограф посмотрел на девушку. Ей показалось, что в ее глаза посмотрела оскалившиеся бездна. С взглядом Диафрагма, пока тот был в плохом настроении, всегда так происходило, а поскольку он почти всегда пребывал в плохом настроении – и это еще если все было хорошо, – то, в принципе, можно было назвать взгляд люминографа бездонным и беспощадным.

– Да, но внутрь я не пойду! Не могу ведь я так…

– Я даже и не просил.

– Нет, я считаю, что все-таки должен… – возмутился Чернокниг, но тут бездна, зрящая из глаз Шляпса, обратила свое внимания на него. – Ладно, хорошо. Но если что-то пойдет не так, сообщите.

Все трое – Октава, Глиццерин и Диафрагм – спустились с крыльца. И только когда они отошли уже слишком далеко, Бальзаме опомнился:

– Молодой человек! Совсем забыл спросить, как у вас так всегда стоит воротничок? Чем вы его крахмалите?

Но пиротехник уже не слышал этого. Или сделал вид, что не услышал, не желая ввязываться зыбучую беседу.

– Ладно, спрошу в другой раз… – промямлил кутюрье и скрылся в утробе своей святыни мод.

А Честер Чернокниг еще долго не закрывал дверь и смотрел вслед нагрянувшим гостям, сосредоточив взгляд на Шляпсе.

– Значит, господин Омлетте́, – прошептал он. – И значит, господин люминограф, у вас тоже есть… она. Какое совпадение.

Лучший свадебный церемониймейстер всех семи городов захлопнул дверь.

Омлетте́ стоило большого труда донести светопарат до дома и аккуратно, не выронив, положить на стол. Руки бывшего мужа Крокодилы тряслись и ходили ходуном, отчего прибор скользил в них, как свежая форель, которая, к тому же, еще не успела отправиться на тот свет и неистово брыкалось. Ладно бы только это – но светопарат весил в несколько раз больше абстрактной рыбы. Он был не титанически тяжелым, но тоненькие ручки Омлетте́, словно болтающиеся на плохо прикрученных шарнирах, с трудом выдерживали и это.

Мужчина плюхнулся на стул, поправил слегка намокший от текущего водопадом пота бант, и обмяк, уставившись на краденое.

Дело сделано – светопарат лежит перед ним. Но вот только что с добычей теперь делать?

Нервы никак не давали Омлетте́ сосредоточиться, его трясло, тело горело, голова начинала кружиться – хотя он ясно понимал, что никто не заметил его на улице. Но сомнения черными мамбами заползали в голову, нашептывая ядовитым голосом: «а вдруг кто-то все же увидел?». Биение сердца разгонялось до скорости колес велосипеда, несущегося с крутого склона. И это точно не с та скорость, которая считается нормальной для человеческого тела.

В таком напряжении и без того медленные извилины бывшего мужа Крокодилы шевелились со проворностью не просто черепахи, а черепахи, которую заставили тащить плуг.

Но огромная светлая грива-шевелюра Омлетте́, где при желании мог поселиться целый маленький свободный народец, по-видимому, выполняла некую роль охлаждения для мозга-процессора.

Черные маленькие глазки, абсолютно непропорциональные по сравнению с бантом и словно бы пустые, как у плюшевой игрушки, забегали по комнате, в свете магических ламп заблестев золотым.

Омлетте́ вскочил – но тут же зашатался от нервов. Постоянно врезаясь в шкафы и спотыкаясь о собственные вещи, мужчина согнулся и дрожащими руками принялся рыться в ящиках, раскидывая все ненужное в стороны. В этом абстрактном фейерверке в воздух взлетали носки, галстуки, банты, безделушки, пустые флаконы и много другого барахла, которое давным-давно оккупировало ящики и на столь резкое выселение как-то не рассчитывало.

– Конечно, – подумал Омлетте́. – Конечно, это же так просто, так просто, так на поверхности… Не мне, и никому…

Мужчина решил действовать по самому элементарному принципу, прокручивал его в голове много раз, чтобы не забыть. Не досталась мне – так не доставайся же ты никому! Ну, хорошо, допустим, что ему она и досталась тогда, давно – но сейчас ведь не достанется… и пускай тогда никому другому тоже! Пусть горит синим магическим пламенем вся эта свадьба, пусть рушатся планы и летит все в зыбучее тартарары.

Пусть им будет несладко, как и ему. Пусть все будут несчастны, раз и он несчастен.

Шляпс шагал медленно, но невероятно уверенно, как огромная осадная машина, для которой важна была масса и сила удара, а не скорость передвижения. Люминограф источал такую сильную энергию негодования и ярости, что все, находившееся перед ним, смывало этой пугающей волной. Разве только он не давал себе разразиться градом ругательств, и тихонько бубнил их под нос. Какие-то приличия все же надо было соблюдать.

Посему, Октава шла за Шляпсом, хоть и должна была идти перед ним, показывая дорогу. Но девушка решила занять более безопасное положение, и просто координировала люминографа – налево, прямо, направо, за угол.

Они шли молча. Октава и Глиццерин лишь при необходимости общались, что называется, взглядами – да и то, не общались, а просто катапультировали какие-то сигналы.