Крокодилова свадьба

В итоге, обе внутренние части Октавы подписали мирный договор и акт о безоговорочной капитуляции сомнений до поры, до времени.

– Я готова рассказать это господину Шляпсу, но с вами к папе я не пойду.

– То есть, устроим пробежку? – загорелся Глиццерин.

– Ну, не чтобы прям пробежку, но… эта демо-прогулка и так пошла коту под хвост.

– Кстати, – вспомнил вдруг Пшикс. – Спасибо, булка была очень вкусная! И еще вопрос – а кто твой отец?

– Омлетте́, Глиц. Омлетте́.

– Прости, но первый раз слышу…

– Если бы ты сказал это ему, он бы сильно удивился, – произнесла Октава абсолютную и неколебимую правду.

В «Снах наяву» – газете Хрусталии – все происходило вверх-ногами, если сравнивать с обычной жизнью. Язык иносказания здесь выступал в роли основного и самого правильного, а некоторые метафоры закручивались так сильно, что в итоге становились еще хотя бы кое-как, сикось-накось понятными с точки зрения содержания, но с точки зрения формы выглядели полным абсурдом. В газете все жило по-своему, язык главенствовал, а спрятанный в центре орешка изумруд факта без помощи цельнометаллического щелкунчика найти было невозможно.

Иногда, жители Хрусталии, дурачась, делали вырезки из газет – например, если находили вдохновляющую фразу, или видели статью о себе. Попробовав пройтись по домам, собирая вырезки, можно набрать готового материала для какого-нибудь символического романа, который написан будет вдохновляюще красиво, но никто ничего не поймет.

В одном из выпусков «Снов наяву» была статья о Бальзаме Чернокниге. Он, конечно, вырезал и сохранил ее, поместив в рамочку над не менее ценной вещью – бюстом себя самого, подаренным кем-то за что-то хорошее, детали были не важны. Так вот, тогда образ мышления кутюрье описали как-то так: «…это карусель без тормозов с разноцветными лошадками (и не только!), которая своими завихрениями сливается в калейдоскоп идей, и с каждой новой коллекцией на карусельке появляются все более причудливые звери. Вот они, плоды творчества господина Бальзаме…»

Эта вырезка идеально подошла бы для описания того, что творилось в голове у кутюрье чуть ранее, где-то час назад – сейчас карусель замедлялась, ведь Бальзаме доводил до ума последние детали платья мадам Крокодилы.

Бальзаме нашивал жемчужинки на воротник, а Честер, сидящий позади, молча смотрел на это действо, периодически кидая взгляд на маленький гипсовый бюст брата, и еле-слышно потягивал чай. Он знал, что кутюрье лучше не отвлекать в такие моменты.

Но отвлечь его было не просто нужно, а необходимо. И церемониймейстер ждал, пока Бальзаме закончит.

В глухой тишине слышалось, как слегка звенит натянутая нитка, следуя за прокалывающей ткань иголкой. Честер не решался даже мешать чай ложкой, чтобы избежать лишнего звона.

Но вскоре, нитка остановилось, и Бальзаме с довольным видом (хотя Честер видел только его спину) отошел, чтобы посмотреть свое детище на расстоянии.

Большое видится на расстоянии, а наряд Крокодилы получился воистину большим. Если сравнивать с сухеньким и тоненьким Бальзмае, так и вообще огромным.

Платье напоминало, если, конечно, смотреть на него трезвым взглядом, треснутое яйцо – черно-белое, местами кружевное, с серебряными детальками. В районе головы вверх поднимался большой ворот, по форме точь-в-точь как расколотая напополам скорлупка яйца. Не сказать, что это был самый странный предмет гардероба, созданный кутюрье – но все-таки, вне Хрусталии такой наряд вызвал бы множество вопросов.

– Замечательно! – наконец-то заговорил церемониймейстер, как обычно, не до конца открывая рот – вышло что-то наподобие «змчтельно!».

– Ну, скорее достойно-неплохо-элегантно, – Бальзаме пустил в ход самые сложные описания, которые только можно найти в языке, зато собственного производства. – Но это еще не конец! Нужно доделать кое-что, добавить пару тройку деталей…. Кстати, тебе не кажется, что жемчужинок справа чуть больше, чем слева? А то у меня глаз замылился…

– Нет, по-моему, ты опять накручиваешь, – махнул рукой Честер. – Лучше сделай глоток чаю и выпрямись, а то ты не разгибался уже несколько часов…

– Но я же встал… – Бальзаме понял, что, даже закончив работу, все еще выглядел, как креветка – и выпрямил спину. Парик как-то чудно зашевелился. Потом кутюрье с легкостью соломки, брошенной на ветер, уселся в кресло, любезно взяв чашечку, предложенную братом.

– А нет, знаешь, – заговорил вдруг Честер. – Когда ты отошел, стало лучше видно. Да, действительно, с жемчужинами справа ты переборщил… Или просто не доложил слева?

– Я же говорил! Может, еще что-то не так?

– Нет, все замечательно, отличное получилось… яйцо. Углядел ведь, да?

– Именно! Главное, что все в нужных цветах – ровно под характер мадам Крокодилы…

– Конечно, ничего менее сложного и изящного я от тебе и не ожидал, да и от характера Крокодилы старшей – тоже. Но… – наконец-то церемониймейстеру предоставилась возможность ударить ложечкой, и он с удовольствием воспользовался шансом. Легкий звук радостно запрыгал по комнатке.