Крокодилова свадьба

– Не буду просить с вас третью люминку за грубость, потому что это грубая правда, а правда компенсирует грубость! – настроение вновь сменилось, и тут же пришло в норму. – Что у вас?

– Сами не знаем, – выдал Глиццерин.

– Ну так покажите, – волшебник вспушил волосы и, не глядя на столик, взял в руки пирожок.

Люминограф молча полез во внутренний карман и извлек колбочку, которая моментально засветилась. Шляпс легонько потряс ее, в ответ получив:

– Аккуратно-трясить-будить!

– Что вы сказали? – поинтересовался Шизанте.

– Не я, – проплавил его Диафрагм. – Оно.

Волшебник принял колбочку в руки и поднес ее близко-близко к глазам, словно небольших очков на нем вовсе не было. Хозяин дома вгляделся в свечение, покрутил сосуд, потряс, еще раз посмотрел и сделал вывод:

– Тут вам поможет только гений.

– И что же? – нахмурился Диафрагм. – Мы пришли по адресу – или нет?

– Вы считаете меня безумцем, – Шизанте вновь переключил настроение и заговорил быстро, но нараспев. – Да и весь город тоже, а значит, я еще лучше гения!

– Это как? – поморщился Глиццерин Пшикс, который с каждым мигом терял нить разговора. К тому же, его уже начало магнитом вновь тянуть к работе, по которой пиротехник за пару часов успел соскучиться так, словно бы десяток лет прожил на необитаемом острове.

Волшебник рассмеялся. Грым спрыгнул с кресла, но, поняв, что тревога была ложной, скаканул обратно.

– Мозгов и у тех, и у других хватает! – принялся объяснять Шизанте. – Но оттого все безумцы и становятся гениями, а все гении – безумцами. Оттого что мозгов и у тех, и у других в избытке, просто безумцу мозги дороги, и он бережет их для себя, а гений раздает направо и налево! Своими я с вами поделюсь, потому что ни до вас, ни после вас, с ними особо ни с кем делиться не приходилось.

– Так что это такое? – Шляпс хотел побыстрее покончить со всем.

– Это – жизнь!

– Я догадался, что оно живое, – нахмурился люминограф.

– Это ведь что-то магическое, да? – предположила Октава.

– Забудьте о магии! – Шизанте пребывал все в том же настроение. – Я же сказал, это жизнь, а не магия, просто жизнь

– Что-то я совсем не понимаю, – закрутил головой Глиццерин. – Как это – жизнь?

– А вот так! Думаете, откуда берется жизнь?

– Ну, мне думалось… – начал Глиццерин, но Октава ткнула его в бок и покраснела.

– Вам думалось неправильно! Я имею в виду настоящую жизнь, искру жизни, если хотите, сырую жизнь. То, что заставляет жить все другое, точнее, что и есть жизнь – ну, опять же, жизнь в самом прямом смысле.

– Почему оно тогда… разговаривает? – поинтересовалась девушка.

– Как почему? Жизнь это вам не нестабильность, жизнь – это жизнь, и в своем воплощении она живая. Как еще могла воплотиться жизнь? Вот она и разговаривает. Только не особо связно – пока.

– То есть, оно еще заговорит? – обалдел Глиццерин, но его вопрос вытеснился вопросом люминографа.

– Откуда это свалилось на мою голову?

– Вы что, не знаете, откуда берется жизнь? – удивился Шизанте. – Конечно из дыма, в дыме рождается жизнь, дым притягивает ее! Оттуда на вас и свалилось.

Диафрагм вспомнил неудачный поход в театр, вспомнил кучу дыма от пиротехники – и все постепенно стало вставать на свои места.

– Но дым повсюду, – Глиццерин оказался любопытнее всех остальных. – Я вот постоянно с ним работаю… Да и к тому же, все тогда бы уже заметили эти светящиеся… эээ… эту жизнь

– Наивный! – волшебник все еще пребывал в возбужденном настроении. – Обычно жизнь находит, чем ей стать – или уходит обратно в дым! К тому же, никто никогда не брался изучать жизнь, потому что – а зачем оно надо? С временем и пространством – то же самое. Все кинулись штурмовать законы магии, потому что из нее можно сделать столько всего полезного, а из полезного можно сделать выгоду, философов. Ну а жизнь? Что из нее сделаешь? Фонари – уж точно нет. Мы не можем понять то, что лежит у нас перед носом, но лезем в какие-то космологические дебри.

– То есть, эта… жизнь потом станет чем-то? Человеком? – к рубрике «вопрос-ответ» подключилась Октава.

– Совсем нет, – Шизанте вернулся к другому настроению. – Жизнь либо сразу рождается в чем-то. В сосуде, если хотите. Либо сама по себе. Та, что в дыму – сама по себе.

– То есть, она есть где-то еще? – тут уже не выдержал Шляпс.

Шизанте тяжело вздохнул. Ожидалось переключение настроения, но оно не случилось.

– Нет, представьте… – он откусил кусок булки, не доев пирожок, подумал и продолжил. – Представьте, что в вашем плаще есть потайной кармашек. И он пришит. Спрятан между верхним слоем и подкладкой. Вот там всегда и находится жизнь. В своем изначальном, сыром смысле. А дым просто помогает кармашку приоткрываться. Тогда жизнь становится видна снаружи плаща в виде этого.

Шизанте постучал по колбочке, и на него тут же свалился шквал реплик:

– Стучать-нет-не понимать!

– А жизнь может проникнуть по обратную сторону кармана?

– Вы же говорили, что дым рождает жизнь…

– Почему она светится?

Все трое задали вопросы одновременно.