Не успел главный режиссер ответить «Войдите», как внутрь ворвался Шляпс.
— А, господин люминограф, — Увертюра словно пружиной выбило из кресла. — Что Пшикс опять натворил?
Шляпс стремительно разгонялся, приближаясь к креслу, словно до него было не пару шагов, а несколько километров.
— Признавайтесь, зачем вы украли светопарат? — Диафрагм любил бить в лоб— способ, надо сказать, весьма эффективный.
Та же пружина, что недавно выкинула режиссера из кресла, втянула его обратно.
— Я… что?.. У вас украли светопарат?! В такое время?!
— Да, и зачем
Люминограф резко остановился у стола, и шляпа на голове затряслась. Мужчина завис над Увертюром, мрачным великаном глядя на него.
— Я ничего подобного даже не собирался делать! Совсем скоро должно состояться свадьба, и я…
— Да, это звучит не очень логично, — в кабинет, аккуратненько, словно по краю пропасти, вошел Глиццерин.
— Зато действенно, — выдохнул Шляпс и уселся в кресло напротив. — Ладно, хорошо, я вам поверю. Но никто кроме вас и Чернокнига не знал о том, что я буду на свадьбе!
— Ну вот и спрашивайте Чернокнига, — Увертюр постепенно начал приходить в себя, — а не врывайтесь ко мне с такими обвинениями!
— Я решил начать с вас, чтобы не наматывать лишние круги, — сказал люминограф так, будто искать вора для него было повседневным делом. — Ну, может расскажете?
— Что?
— Слушайте, вы же взрослый, умный человек…
— По-моему, — заметил Пшикс, скромно решивший постоять в дверях, — вы забыли задать вопрос.
— Да? Возможно. Просто я весь горю!
— Я заметил, как вы выражались… — тихонько заметил пиротехник.
— И я еле-сдерживаюсь, чтобы не продолжить.
— Бросьте, — заметил Увертюр. — Можете выругаться, ничего страшного, я слушаю возмущения актеров и сотрудников буквально каждый день…
Шляпс глубоко вдохнул и по-драконьи выпустил поток брани. Увертюр пожалел о своем предложении — видимо, шквал раскаленной ругани был такой силы, что обжог даже режиссера.
— Спасибо, теперь я намного спокойнее. Итак, кому вы успели проболтаться о том, что я буду на свадьбе?
— Ха! — у Увертюра подпрыгнул живот и дернулись бакенбарды. — Да никому, конечно же! Зачем об этом лишний раз болтать?
— Ну как это, — не унимался люминограф. — Кому-то вы наверняка, да проболтались…
— Даже если бы я кому и сказал, — надулся Увертюр до состояния идеального шара, — то он бы не стал ничего красть! Это Хрусталии, господин Диафрагм, здесь вор один на полгорода и то, наверное, у бедняги не все в порядке с головой. Фанатичных творцов не интересуют деньги, им главное воплотить какие-то там свои фибры творчества. И при этом они готовы отказаться ради этого от яичницы с помидорами каждое утро! Обычно тут крадут только идеи, ну, как например было с сонатой Охренбаха[5].
— Я тоже живу здесь, если вы не заметили, господин Увертюр, и все это прекрасно знаю, — Шляпс не любил долгие разговоры не по делу. — Но вообще да, скандал был тот еще. Как там они там написали в «Снах наяву?»
— «Неслыханная наглость на грани безрассудства, Охренбах чуть не потерял сознание»… Вроде как-то так, — подсказал Глиццерин.
— Кстати, вы не думали, что Крокодила могла кому-нибудь рассказать сама? — режиссер поерзал на кресле.
— Она последняя, кто будет говорить об этом направо и налево, — Диафрагм понял, что разговор затягивается, и наконец-то снял шляпу, положив на стол. У Увертюра дернулась бровь, будь он манекеном — точно отвалилась бы.
— Ну, хорошо, а ее дочка? Вроде бы…
— Нет, она точно не могла! — встрял Глиццерин. Увертюр с Диафрагмом бросили на пиротехника удивленные взгляды, и тот парировал. — Я точно знаю! Последний, кого она вчера видела, это я…
— Оставьте ваши романы при себе, вы на работе, Пшикс, — нахмурился Увертюр. — Но поверим вам на слово.
— Но я…
— Ладно, думаю, мы закончили, — резко подвел черту Шляпс, вскочил и схватил головной убор, часики в котором неумолимо тикали. — Навестим господина Чернокнига. Но если что — мы вернемся, господин Увертюр. Мы вернемся.
— Пожалуйста, всегда только рад! Только не врываетесь так…
Шляпс вышел, не дослушав. Глиццерин пожал плечами и тоже удалился.
Увертюр получше укоренился в кресле и тяжело вздохнул, а потом решил успокоить нервы, пересчитав философов. В конце концов, искусство требует жертв — и денег тоже.
Грозовые тучи побледнели, словно от страха, но бояться-то им было нечего — разве что на интуитивном уровне что-то внутри них сжималось, когда там, внизу, маленький как блоха, шел разгневанный Шляпс.
Тучи побледнели и прохудились, а копья солнечного света посчитали это отличной возможностью, чтобы проткнуть оккупантов неба и превратить их в сияющее решето.
Лучики падали на Хрусталию столбами желтого света. Не хватало разве что поющих в небе маленьких ангелочков, и, если бы у кого-нибудь в Хрусталии появилась возможность такое провернуть, он бы точно воплотил это в реальность. Атмосфера превыше всего.
Шляпс вышел из театра и попал прямо в столб света, прищурившись.
— Солнца либо нет, когда оно нужно, — заворчал он, — либо есть, когда не нужно, да еще и в глаза бьет…