Крокодилова свадьба

И какого было его удивление, когда он, улыбаясь во весь рот, открыл дверь, увидев на пороге Шляпса, который скорее антиулыбался во весь рот — стоял и, по своей традиции, хмурился, был страшнее любо разгневанного бога, мрачнее любой грозовой тучи. Через плечо у незваного гостя свисала кожаная сумка со светопаратом, отчего удивление кутюрье быстро сменилось надеждой на то, что люминограф расщедрился, решив сделать еще несколько люмнок вот просто так.

К слову говоря, наивность зачастую была вторым именем Бальзаме Чернокнига.

— Ах, господин Шляпс, доброго вам… ох, совсем запутался, утро сейчас или день, просто я внезапно уснул и совсем уже потерялся во времени! — занервничал Бальзаме. — В любом случае, здравствуйте, проходите, я очень рад, что вы зашли…

Он хотел добавить «со светопаратом», но очень вовремя замолчал.

Диафрагм же ничего не ответил, шагнул внутрь, получив официальное приглашение, и позволил легкой, еле заметной улыбке, покрасться по лицу.

— Простите, я немного заколупался, просто доделываю платье мадам Крокодилы… хотите чаю?

Люминограф решил давить на хозяина тишиной, поэтому, ничего не ответив, он лишь снял сумочку со светопаратом, положил на тумбу у входа и огляделся по сторонам, вслушиваясь и проверяя, нет ли дома еще кого-нибудь.

Пускай Бальзаме думает, хочет он чая или нет.

— Что же, молчание — знак согласия! — замешкался Бальзаме. — Проходите за мной, заодно можете взглянуть на платье…

Кутюрье развернулся, и люминограф воспользовался этой возможностью, чтобы крепко схватить его за плечи, развернув лицом к себе.

— П-простите? — только и успел запищать Бальзаме. Парик съехал набок.

— Я не хочу чаю, господин Чернокниг, но за предложение спасибо, — процедил сквозь зубы Шляпс — не со злости, а для достижения нужного эффекта. — Но я очень хочу получить от вас информацию. Что задумал Честер?

— Не понимаю, о чем вы…

— Хорошо, попробуем еще разок, — Диафрагм двинулся вперед и практически придавил кутюрье к стенке. Легонечко, но тому хватило сполна. — Что задумал Честер? Что он собирается делать с жизнью? Я уверен, что он рассказал вам обо всем этом — вы же делаете платье, господин Чернокниг. Я очень, очень жду ответа.

Бальзаме метался от решения к решению: хотелось, чтобы его поскорее отпустили, и он мог вернутся к работе, но в то же время он не мог просто так взять и сдать Честера — по крайней мере, не сейчас, не за день до свадьбы.

Люминограф понял примерный ход мыслей оппонента, надавив на худые плечики Бальзаме сильнее. Совместите психологическое давление с легким физическим — эффект будет тот же, что под реальным прессом.

— Я… я… я… — начал Бальзаме, но вскоре сдался. — Почта духов…

— Что-что? — Шляпс отпустил плечи кутюрье, и тот жадно глотнул воздух, словно его душили, а не легонько прижали к стенке.

Отдышавшись, собравшись с духом, запинаясь и прерываясь, Бальзаме в блеклых красках пересказал все, что утром поведал ему Честер. Кутюрье показалось, что Диафрагм не удивился рассказу, но лишь потому, что Бальзаме Чернокниг не мог заглянуть под лицо люминографа. Тогда бы он увидел смесь гримас удивления и прозрения, как у человека, который наконец-то смог сложить два и два, но получил почему-то пять. Математика — штука коварная, благо хоть с ума сводит редко.

— Спасибо, это было очень важно.

Шляпс знал, что это информация, в принципе, была не столь важна, сколь то, что они узнали у Шизанте. Потому что последствия могли оказаться куда хуже самого замысла Честера. Но Диафрагму просто необходимо было знать, что придумал Чернокниг, для чего конкретно его, Шляпса, собрались использовать и для чего украли его жизнь, или, как говорил Бальзаме, пикси-духа, оставив люминографа в полном одиночестве. Тот факт, что он сам буквально недавно отдал жизнь Октаве, при этом — добровольно, Шляпс как-то решил оставить в стороне. Кто не творит глупостей, верно?

Теперь у люминографа камень упал с души, после чего ее обильно смазали медом. Диафрагм взял сумочку со светопаратом, вытащил прибор, вставив во внутрь стеклянную карточку, засыпав алхимический порошок. Бальзаме непонимающе смотрел его.

— А это, господин Чернокниг, за внезапный визит и моральный ущерб, — он хотел извиниться, но посчитал это лишним.

Вверх ринулась струйка дыма, а из светопарата вылезла стеклянная карточка. Шляпс подержал люминку на свету, вручил ее хозяину дома и, ничего не говоря, вышел, тактично закрыв за собой дверь — даже не хлопая.

Бальзаме посмотрел люминографу вслед, а потом взглянул на люминку — на ней, в негативе, вырисовывалась напуганная, кривая и взбудораженная фигура кутюрье.

Из обеденного зала в доме мадам Крокодилы на Метафорической улице раздавалось такое верещание, словно там внезапно поселилась стая возбужденных канареек, которые быстро-быстро и невпопад пели одну и ту же мелодию, не имея ни слуха, ни голоса, ни чувства такта — зато делали это от души. С улицы примерно такое ощущение и складывалось — верещание на высоких нотах пролетало сквозь открытые окна, и некоторые прохожие судорожно оглядывались, ожидая увидеть вылетающих птиц.