Крокодилова свадьба

Но глаза вскоре привыкли к темноте — прижавшийся к стенке мужчина увидел какие-то приборы, стоящие здесь, и обратил внимание на идущие вверх трубки.

Омлетте́ полегчало.

Чуть после он услышал еще какой-то звук, хотя был готов поклясться, что на этот раз ему точно показалось. Что-то мелодичное и тихое, словно бы удары миниатюрного камертончика, раздалось вверху.

А потом в темноте засияли маленькие, призрачно-зеленые огоньки, которые слетелись в подвал через щель в люке и как загипнотизированные летели куда-то в темноту, бросая блики на шумящие бронзовые приборы.

Омлетте́ был так заворожен красотой этих светящихся точек, что перестал трястись. Он вспомнил, что уже хотел себе такую же, вспомнил, что видел это… прекраснейшее на свете чудо во внутреннем кармане Шляпса.

И тогда Омлетте́ сам для себя решил, что уже победил по всем фронтам.

Как только Глиццерин включил дым-машины, он тут же ринулся к Октаве, и они замерли в ожидании, даже не взявшись за руки — испортили всю романтическую идиллию.

Появилась, как им показалась, первая жизнь, мигнув своим завораживающим призрачно-зеленым сиянием.

— Что, пора? — прошептал Пшикс девушке.

— Рано. Пока слишком мало…

За первой жизнью образовалась вторая, третья, а когда их стало достаточно много, все они начали улетать в подвал через щель…

Октава посмотрела на Шляпса. Тот работал, не прекращая, как они и договорились. Покончив с еще одной лимонкой, на которой в негативе отразилось сухое лицо тетушки Матильды, Диафрагм посмотрел на дым, потом на Октаву. Кивнув, он тут же резко вернулся к работе, словно ничего и не было.

— А вот теперь, пора.

Они кинулись к люку. Благо, все были заняты просмотром спектакля, а Честер, вновь совершив ошибку — наблюдением за ломиками, и никто их не заметил. Тогда Октава с Глиццерином прыгнули во тьму.

Тьма, к слову, покрылась призрачно-зелеными пятнами, и Омлетте́ уже не до конца понимал, где находится — просто таращился на все собирающиеся и собирающиеся в одном месте точечки, которые словно светлячки слетались в банку. Но по какой-то неведомой для себя причине, бывший муж Крокодилы понимал, что это точно не жуки, а нечто большее.

Потом люк открылся — Омлетте́ вздрогнул, прижавшись к стенке.

Кто-то спускался сюда.

Бывший муж Крокодилы хотел убежать, но бежать было некуда — оставалось только притаиться и… использовать карамель здесь и сейчас, да, избавится от незваных гостей, пустить в них шар огня… Но, если сработает побочный эффект, то…

Омлетте́ замялся, решая, что же делать — времени у него оставалось не так много.

Кто-то спрыгнул вниз. Мужчина опять прижался к стенке в надежде, что та его каким-то образом замаскирует.

Но Омлетте́ не заметили.

Тогда, в порыве страха и адреналина, бывший муж мадам Крокодилы решил, что использует карамель потом, а сейчас просто набросится на незваных гостей, собьет их с ног, выпрыгнет наружу, и тогда свадьбе придет конец.

За своими размышлениями Омлетте́ совсем не расслышал очередного «Пинь-пон-пиньг-понг!», ставшего гимном этого дня, и не увидел маленькую, размазанную, светящуюся черным среди призрачно-зеленого точечку, тоже не похожую на простого жука.

А заметить, по-хорошему, надо было.

— Как красиво… — прошептала Октава, когда ее взгляд невольно упал на единственный источник света в подвале — на банку, полную светящейся жизни, которой становилось все больше и больше. — И как… ужасно.

— Здесь так жутко пахнет апельсиновым маслом, — заметил Глиццерин, тоже смотря на банку жизни.

— Сегодня им пахнет везде. Видимо, какие-то очередные фокусы Честера.

— Итак, сейчас банка наполнится еще немного, я беру ее, вылезаю и выбрасываю, а ты, пожалуйста, оставайся тут, хорошо? — продекламировал Пшикс с весьма серьезным лицом, но в темноте этого, увы, видно не было, а света от жизни не хватало, чтобы осветить его или Октавин силуэт.

Но девушка не ответила.

— Пока, кстати, ничего страшного не произошло, — добавил Глиццерин.

Крокодила младшая все еще молчала.

— Октава?

— Смотри, — протянула она и ткнула пальцем в нужном направлении — пальца пиротехник, конечно, не увидел, но сразу сообразил, куда смотреть.

Среди призрачно-зеленых точек появилась черная, отчетливо видная на столь ярком фоне. А потом, с уже привычным звуком рождения жизни, но сопровождаемым треском, появилась еще одна такая же.

— Что это такое? — наконец-то смогла выговорить Октава.

— Похоже, то, о чем говорил Шизанте. Это смерть.

Черные точечки прибывали с бешеной скоростью, словно бы рождая одна другую, смешиваясь с призрачно-зеленой жизнью в одну неделимую массу…

Честер не догадался, что, насильственно генерируя жизнь, мы открываем потаенную калитку куда-то туда, и самое забавное — никто не знает, куда — туда. За этой неизведанной дверцей ждет бог весть что, и смерть — самое безобидное, что может вырваться за пределы этой шальным ломом открытой калитки, ведущей определенно в места за гранью нашего понимания.

Воздух в подвале принялся густеть в буквальном смысле этого слова — он становился тяжелым, кололся при попытке вдохнуть.