Крокозябры (сборник)

Но это она зря. Горби, горбимания повернули ее судьбу. К Сержу приехал его бывший коллега и приятель, предложив Тане рекламный контракт: СССР внезапно стал модным, ее он хотел использовать как русскую модель для рекламы мехов. Над ней потрудились так, что Серж и Реми не сразу ее узнали. Через год она открыла на rue de Saint-Andre-des Arts кафе Perestroika. Столики резервировали за неделю вперед, отбоя не было. Единственной неприятностью этого времени было то, что однажды зеленые обрызгали ее краской, хоть мехов на ней и не было, – за то, что рекламирует убийство невинных зверьков. Таня купила замок в Бургундии, в Semur-en-Auxois, маленьком средневековом городке, на берегу канала. Замок был в удручающем состоянии, но замок! То, о чем она не могла и мечтать, что было картинками из детских сказок. Теперь же предстояли большие работы, бригада уже трудилась вовсю, но Танин контракт закончился так же внезапно, как возник. Перестройка кончилась, мода пошла на спад. И совсем скоро, когда Таня говорила, что русская, на нее смотрели с состраданием: «Бедняжка, какая у вас там нищета!» В конце девяностых будто в один день образ России снова изменился: «Русская мафия», – слышала она произносимое сквозь зубы. Бедняжек не рекламируют, и мафию тоже. У Тани больше не было никакой работы. Рабочие, которые как муравьи облепляли замок внутри и снаружи, расползлись; правда, моделью теперь стала дочь – француженка, говорившая по-русски неохотно и с сильным акцентом, – но она куда-то упорхнула, носилась по всему миру, и Таня давно ее не видела и не слышала. Однажды позвонила, сказала, что выходит замуж за русского homme d’affaire – очень богатого, очень умного, oligarque здесь называется; позвала на свадьбу – в замок на Рублевке. Какие могут быть замки на Рублевке! Таня не поехала, она никогда больше не вернулась в Россию. Свой замок ей пришлось продать, вместо него она купила дом, совсем в другом месте, новая жизнь – новое место, в Бретани, неподалеку от мрачного леса Броселианды, где могила волшебника Мерлина, фонтан феи Вивьян, замок Ланселота. Тане захотелось в глушь, спрятаться, и врачи рекомендовали ей этот климат: прохладный, морской. Дом был из бурого камня, добротный, но тоже требовал существенного ремонта. На сей раз им занялся рукастый Серж, с которым они поженились, поскольку уже давно он стал ее альтер эго, homme de sa vie, как говорят во Франции. Перед домом посадили гортензии, еще Таня непременно хотела беседку – купол из прутьев и вьюнки, которыми бы он полностью оброс. Купол быстро зарос плотной зеленью, хотелось добавить цвета. В лесу Броселианды нашли ярко-синие цветочки: «Это же башмачки!» – Таня не видела их с детства, обрадовалась. Накопали, Серж стал прилаживать их к беседке, она смотрела. Вспомнила песню своей юности:

Цвет небесный, синий цвет

Полюбил я с малых лет.

В детстве он мне означал

Синеву иных начал.

– Теперь будет здорово, тут ты меня похоронишь, – сказала Сержу, возившемуся с посадками.

– А мне все равно, – он поднял на нее голову, – где похоронишь, там и ладно. Лучше всего развеять прах над океаном. Альбатросы кричат, ветер, волны – отличный антураж!

– Нет, – улыбнулась Таня, – наш дом, наш сад, хочу остаться тут навсегда. – Она подошла к Сержу, поцеловала: «Вместе с тобой». Взяла оторвавшиеся цветки, пошла на кухню готовить к ланчу тосты с козьим сыром и салат с морепродуктами – их тут много водилось, свежие, прямо из океана, и отчего-то ей стало грустно. Все думала о свадьбе дочери, на которой ее не будет. Это же неправильно! Хотя у самой и вовсе никакой свадьбы не было, и родители даже в глаза не видели ее мужа – настоящего, не вымышленного в том, необъяснимом уже, бреду Банного Листа. Но у Тани роилось в голове что-то еще, связанное с Россией. Что она, как никто желавшая от нее оторваться (русские эмигранты, которых она мельком встречала, только и жили что тамошними перипетиями, будто тело их было в одном месте, а душа в другом), – против воли синхронизировала свою жизнь с российской историей, а дочь и вовсе… Да что уж там: и климат бретонский похож, и блинчики те же. Она бросала в листья латука креветки, осьминожков, отрывала от белых раковин Saint-Jacques, подумала: не украсить ли салат? В Москве всегда украшали салаты. Яйцами, морковкой. А тут ужинали в ресторане, где все блюда были украшены цветами. Взяла синие башмачки, сполоснула водой, попробовала один на вкус – ее передернуло от горечи. И затошнило. Окликнула Сержа, он не отзывался, ей становилось хуже, вдруг услышала с улицы крик, выбежала, согнувшись от резкой боли в животе, увидела лежащего на земле Сержа, подбежавшего к нему незнакомца: «Это же аконит, смертельно ядовитый цветок, разве можно!» Услышала, как незнакомец вопит в телефон, но голос его звучал далеко как эхо: “Aconit! Casque de Jupiter! Sabot du pape!” – то, что по-русски зовут «борец», и она почувствовала, что все кончилось.