На Пилар Лист смотрел с умилением – сущий ребенок, завидовал ее восторженности, проявлявшейся во всем: покупая в дом еще одну, совершенно лишнюю лампу, она думала, что теперь им будет светлее, купив туфли на высоченном каблуке, она верила, что наконец стала высокой и женственной, в то время как во всех видах выглядела мелким грызуном. У Листа в МГИМО была такого типа подружка. Единственная из студенток, которая считала его за человека, потому что прочие – дочки гэбэшных и мидовских чинов – его, неотесанного парня из Минусинска, вниманием не удостаивали. А он сюда попал благодаря матери-танку, которая набралась наглости и стала требовать от его отца, которого Лист никогда и не видел, чтоб тот помог сыну поступить не куда-нибудь, а в самый закрытый элитарный вуз страны. Потому что у мальчика большие способности. Отец Листа уехал из Минусинска учиться в Военную академию в Москву, что было большой удачей, быстро делал карьеру, женился на москвичке, а о Минусинске предпочитал не вспоминать. Мать, не требовавшая с него алиментов, потребовала один раз за все годы: сына пристроить – и больше его не побеспокоят. Так этот институтский прототип Пилар – девочка Лариска, с мелкими чертами лица и мелкими зубками, старательная, как и Лист, изучавшая китайский, – была единственным шансом Листа жениться на москвичке, но он никак – ну никак не видел в ней женщину: худенькие ручки-ножки – как палочки, комсомольский задор, неутоленное желание быть «своим парнем».
Пилар была недовольна, она любила сюрпризы будущего, а неожиданности из прошлого ее настораживали, но какое это имеет значение (она, по крайней мере, никогда не била его головой о батарею – вспомнил московскую жизнь, и ведь терпел)! Лист встретил Марьяну в аэропорту – она не была похожа ни на него, ни на Таню, но такой возраст, гадкий утенок, – не поймешь, а все равно видно – родная кровь. Марьяне
Лист примерно улавливал, о чем дочь спрашивает по-французски, а та не понимала ответов.
– Почему вы развелись с мамой?
– Не сошлись характерами.