Крокозябры (сборник)

Философская беседа – вроде выяснения отношений, только не любовных, а дружеских. Начинается с того, что «и я так думаю», «и я люблю», а кончается несогласием по всем пунктам.

Илья жил в социальном лифте, хотел подняться выше, еще выше. А я поймала себя на ощущении, что будто бы собираюсь рассказать потом, как оно там, у нас, обстояло. Еще мы спорили о том, что «деньги – это свобода», хотя что тут спорить? Приоритеты – дело тонкое, полубессознательное, но вот ведь штука – не могла больше назвать Илью Илюшечкой. Странный этот звук в русском языке – ч — и ласкательный: Федечка, Танечка, улочка-булочка, но одновременно – звук угрозы: час Ч, чрезвычайщина, черт.

Прошло года два. Я набрала.

– Илья, привет. Как дела?

– Женился, ребенку вот три месяца.

– И молчал?

– Свадьбу устраивали в Америке, у мамы. А отчим умер, знаешь?

– Знаю.

– Общаешься с ним?

– С кем?

– Ну… даже говорить о нем не хочу, он для меня больше не существует. – Пауза. – Бывший брат.

– А-а, редко его теперь вижу. Как и тебя. Так ты нашел, что искал?

– Абсолютно. Ей двадцать один. Это оказалось очень важно, чтоб с чистого листа. Неземной красоты. 90–60–90, модель. В Сан-Тропе встретились.

– Помню-помню, ты туда собирался.

– Мы теперь за городом живем, в Москве редко бываю. Ну все, подъехал к аэропорту. Лечу на один день в Венскую оперу – премьера «Фауста», пока.

Теперь Илья занят тем, что распродает свою здешнюю недвижимость, созданную по необыкновенным проектам из необыкновенных материалов, Москва перестала плодоносить, он уезжает. Навсегда. Туда, где «все», и капиталы, и их носители. А Федор укоренился в мире ду́хов и звуков, певчую птицу себе нашел, внешне похожую на галку, и рад был, что окончательно расстался со всяким общинно-родовым, причинно-следственным и культурно-историческим, – он больше в грош не ставил никакое наше наследие, будь то предметы или слова. И зачем только он все это реставрировал? «Ах, ну да, – сказал себе Федор. – Чтоб оставить все в лучшем виде – для гостей, которые станут посещать Землю как музей. Проект “Культура” закончен».

С какого-то момента друзей не стало, то есть вместо десятка реальных появилась тысяча виртуальных. Мы дружим в фейсбуке, если это можно назвать дружбой. Лайкаем и комментируем. Но чаще – «дружим» безмолвно, просто расписываемся в дружбе, забывая, кто есть кто. Да и важно ли, кто? Однажды постучалась в мою виртуальную дверь некая Татьяна Сюрэфор, Париж, Франция. На неотчетливой фотографии была женщина с синими волосами. Она написала «личное сообщение»: «Привет, это я, Таня, помнишь меня?»

Танька! Мне уже целый год мерещилась подруга моей юности, хотела ее найти, но не знала как. Искала в поисковиках на девичью фамилию, но понятно, что не было ничего. Оказалось, и фейсбук-то она завела для того, чтоб со мной связаться – Интернет был для нее китайской грамотой и другой планетой, до которой ей не было никакого дела.

– Давай по скайпу. Я хоть тебя увижу.

Мы тут же и увиделись.

– Боже мой, ты красишь волосы в синий цвет?

– Не-а, это у меня такие волосы. Сейчас расскажу.

И Таня стала рассказывать мне свою историю.

– Когда я очнулась, это была вроде как уже и не я. Та моя жизнь кончилась. И как-то смотрю на себя в зеркало – а у меня растут синие волосы. Так и растут с тех пор. Теперь представь: никому я была не нужна, а только эти синие волосы полезли, до середины отросли, мной заинтересовалась сперва местная газетка, потом обрушился медийный вал. Я стала знаменитостью, «женщиной с синими волосами».

– Точно, видела я такие заголовки в прессе, но читать не стала.

– И правильно сделала – что там читать? Короче, меня стали наперебой зазывать к себе кто только не. Сколько сил я потратила, чтоб преподавать русский язык, литературу, историю хоть где-нибудь, но везде мне отвечали: «Русское никому не нужно». А тут – даже концепция появилась, что русские такие странные, что от яда не умирают, а только становятся синими. Они превращаются, писали. Или – «Они, как губка, впитывают в себя яды и потом их источают». Из множества предложений я выбрала самое заманчивое, теперь я «умывальников начальник и мочалок командир». Вернулась в Париж, вот такая история.

– Я помню, в университете ты чаще всего ходила в синем: синяя юбка, синие джинсы, синяя водолазка.

– Разве? А я совсем не помню.

– Но я тебе вот что скажу: никаких цветов на самом деле не существует, это только мы так воспринимаем – цветом – отражение световой волны. У тебя не цвет изменился – фактура. Знаешь, есть такие ярко-синие бабочки, настолько яркие, что будто светятся. Так это у них ворсинки на крыльях так устроены, что всякие световые волны отклоняют, отвергают, разворачивают обратно – вот мы и видим синий, поскольку это самые короткие волны. Ну примерно. Обычно все волны поглощаются, а одна отражается, тот цвет мы и видим. То есть видно только то, что не принимаешь. Это у тебя внутреннее изменение произошло – не внешнее!

– Правда, что ли? И откуда у гуманитария такие познания?

– Интернет знает все. А ты его отвергаешь.