Крокозябры (сборник)

Виола набрала с собой в Миллерово вещей — три чемодана. Собиралась сидеть до весны, все же на работу приехала. Ей и в голову не приходило, что брать надо не только одежду, но одеяла, кастрюльки, постельное белье, лампочки, лекарства — не было тут ничего, кроме газеты «Большевистский путь», служившей полотенцем, туалетной бумагой, подстилкой и занавеской. Коле военкомат выдал комплект жизнеобеспечения, а ее редакция только руками развела — думала, у нее все с собой. Дрова, конечно, дали, спички тоже, глиняный горшок нашелся из-под цветов. Дырка затыкается — можно варить кашу в печке. Пшенная каша в русской печи — вкусная вещь, но нельзя же Машеньку кормить одной кашей и солеными арбузами! Илья пошел по скрипящему снегу на колонку за водой — а она там замерзла. Холодные зимы здесь редки, но вот как раз выдались морозы. Темно почти все время — фонарей на улицах нет, лампочки давно перегорели, свечи подходят к концу. Что дома, что на улице — как в подземелье, правда, освещаемом светом любви. Он похож не на огонек, а на небо, без этого света тут и дня не выдержать. «Ну что ж вы, москвичи, лампочек не привезли? — укоряют Вилю на работе. — Все, кто из центра приезжают, привозят лампочки, мы думали, вы знаете». Хорошо, Илья такой рукодельный, вырезал из дерева импровизированную посуду — сосны тут завались, кое-как доскрипели до 20 января и отбыли все вместе в обратный путь. Новая семья сразу обрела форму, как скульптурная композиция, у которой трудности отсекли все лишнее. И Маша перестала смотреть на Илью насупленно. Виле выдали справку, что она с 20 января находится в отпуске по болезни, позже в характеристике, тоже заверенной печатью, ей напишут, что была отозвана ЦК ВКП(б) из «Большевистского пути». Для ответственных работников это единственная причина перемены мест.

В Москве Вилю ждут большие перемены. Главная — в Большом Афанасьевском переулке построили дом для старых большевиков, и ей, вместе с Ильей, Машей и Андрюшей, дают там квартиру («дают» — громко сказано, Нина Петровна расстаралась, ходила со своим любимым «пионером», рисовавшим «Самого», и била челом). Деревянный домик на Большой Бронной сносят — пора Москве становиться каменной и многоэтажной. Новая семья — новый дом. А старая, родительская, семья, скрипит, как рассохшееся дерево, вот-вот распадется.

Валериан Павлович зовет Вилю пообедать. Он приехал в Москву ненадолго, все ездит мосты инспектирует.

— Конечно, папа, мы с Илюшей завтра прибежим, ты ведь его не видел даже.

— Знаешь, — Валериан Павлович дышит в телефонную трубку, — давай сходим в ресторан, вдвоем.

— Ну, можно, — Виля тут же вспоминает слезы матери, когда она была у нее после убийства Кирова. Нина Петровна тогда так ничего и не рассказала. — В Кремлевку? — Родители если ходили обедать, то только в дом напротив, где располагалась так называемая кремлевская столовая, для своих.

Отец опять мнется:

— Лучше посередине, между мной и тобой, на Тверскую.

Виля не то что не улавливает тревожных оттенков в голосе отца, для нее, честно говоря, родители сейчас — старые перечники, которые и всегда жили как-то не так (не то что они с Илькой), а тут еще драмы… Виля чувствует себя страшно помолодевшей, а на днях они с Ильей и вовсе станут первокурсниками — пойдут слушателями в Институт красной профессуры. Почему-то именно в Миллерово, в убогой газетенке, Виля осознала, что у нее нет высшего образования, а без него теперь хорошей работы не получить. У Ильи совсем уж — четыре класса церковно-приходской, раньше об образовании никто и не вспоминал, теперь в анкетах — обязательный пункт. Илья хочет учиться на историка, ну и Виля заодно с ним.

В грузинском ресторане (других, кажется, и не было) Виола с отцом устроились у окна и долго молчали. Ну, то есть заказывали еду, прогревались с мороза сладкой хванчкарой, отец откашливался, но все не мог начать разговор.

— Не хочешь ли ты свадьбу устроить, гостей позвать? — вдруг спросил.

— Гостей как не позвать, — с иронией отозвалась Виля, — на новоселье, а свадьба — это подвенечное платье, что ли, с венчальными кольцами? Вы, папа, жениться на старости лет собрались?

На Вилю вдруг напала дерзость. Валериан Павлович встрепенулся:

— Послушай, дочка, мы с твоей мамой женаты уже тридцать пять лет. И, разумеется, мы будем жить вместе, но… В общем, я полюбил одну женщину, ее зовут Антонина. Я должен был тебе это сказать, чтоб ты знала. Потому и задания себе такие взял, чтоб меньше бывать дома, не травмировать, хотя мне кажется, твоей маме я вовсе и не нужен. Мы с ней немножко разошлись во взглядах…

Валериан Павлович задумался. Виля тоже — она давно уже не считала, что у ее родителей есть какие-то взгляды. Мать все время пыталась ее от чего-то уберечь, а отец… она с юности не обсуждала с ним ни свои дела, ни политику вообще.