Кролик и другие новые истории

На этот раз решили посидеть у Галямова дома. Зашли за спиртным и закуской в магазин, где выбирал и платил за все Соколов, а Галямов был тих и задумчив, что не помешало ему на ровном месте побыковать на охранника магазина при выходе. Охранник быстро сдался и извинился. У Галямова сразу поднялось настроение. А у Соколова окончательно расстроилось. Задумчивый Галямов нравился Соколову больше. С таким было комфортнее, даже несмотря на то, что платить все равно приходилось Соколову.

Галямов жил в обычном доме, но на шестнадцатом этаже. «Как тут, если лифт не работает?» – поинтересовался Соколов. «Преодолевая, епта», – ответил Галямов. «Зато никого сверху. Кроме Бога», – добавил еще и хохотнул.

Обстановка тесной кухоньки располагала к задушевным посиделкам – это был вполне себе милый быт, виденный где-то уже миллионы раз, – смешной и одновременно серьезный, зажатый яркими панелями маленького кухонного гарнитура, цветастыми обоями с висящими тарелочками из курортных Турций и Анап, ярким хромом вместительного холодильника и разноцветными огоньками пыхтящей мультиварки.

Увидев жену Галямова краем глаза, Соколов успел отметить специфический типаж – отбеленные мелкие кудряшки и сильно подведенные глаза. Классика. Для Соколова Галямов распался на множество фрагментов, каждый из которых двоил сформированный изначально образ Галямова – необразованный хам, мещанское счастье, «что мое, то мое».

Через какое-то время уже хорошо датый Галямов смотрел на него почти влюбленно, периодически больно хлопая кулаком по плечам и спине. Соколов молчал и вежливо кивал.

– А чем ты от меня отличаешься? – вопрошал заливший зенки Галямов. – Ну, погоди. Посерьезке. Книжки что ли читаешь?

Соколов машинально поправил очки. Начинается, подумал он. Ему все вокруг как-то осуждающе говорили про эти книжки. Вроде, как бы, не читал бы – стал человеком. Человеком без очков. Какой-то одинаковый уважительно-снисходительный тон исходил от всех людей на пути Соколова с детства – от бабушки, подвыпивших родительских друзей, соседки по парте, девочки в девятом классе на школьной дискотеке. Как будто он свои очки в книжках нашел. Соколов даже выдумал историю, что зрение стало портиться у него после того, как он получил сучковатой палкой в глаз при игре «в пекаря» во дворе.

– Да вот по жизни, чем? Банк-хренобанк там у тебя. Не у тебя, дурак! Ты кто там? Тебя же там все, кто хочет, куда хочет. А меня вот, на, попробуй, посношай. А я, может, такой же как ты – умный, книжки читаю, вон полочка висит, не надо тут, но я-то могу в морду дать, а ты нет. Я могу отобрать, что мне надо, а ты… Ну вот смотри, я, допустим, волк, ну ладно, не волк, конечно, но и не пес точно, а, не знаю… – Галямов перебирал в голове подходящие для аллегории варианты.

– Шакал, – предложил Соколов

– Тебя уебать? – сразу вскинулся Галямов.

Соколов начал путано объяснять что-то про собачьих, псовых, еще сильнее увязая под кабаньим взглядом Галямова, стал рассказывать что-то про койотов, вроде как, волк, но не совсем. Галямов кивнул.

– Ну, типа, как койот, а ты – кролик, понимаешь, сурок, ептать. Я вот приду к тебе, в дом, жену твою, например, это, – тут Галямов понизил голос, осторожно прислушиваясь к телевизионному бубнежу из комнаты, – а ты ничего мне не скажешь, понял? Ну, скажешь, ладно, ты ж не совсем конченный, моя школа усе-таки, был бы ты конченный, я б с тобой, Дохлый, вообще не сидел тут, водку бы не пил. Так. Скажем, ты скажешь чета мне и, с-с-ска, тут же упадешь, – Галямов треснул по столу, так что в тарелках подпрыгнули вилки.

– Во! – Галямов помахал своим треугольным кулаком, – Защитить ты ее не сможешь, Дохлый, млин, ты и есть дохлый.

Соколов перестал его слушать. Он рассматривал кухонный нож. Нож был из тех дешевых наборов, которые покупают в довесок к холодильнику. Первая осознанная мысль, что пришла Соколову в пьяную голову в этот момент, – легко ли воткнуть такой нож в человека. Вернее, мысленно поправил себя Соколов, легко ли такой нож войдет Галямову, например, в грудь. Грудь у Галямова каменная, широкая, скорее всего грудь ножа не примет, и тот отскочит от нее как… как что, например? Соколов увяз немного. А если в живот? Живот, безусловно, мягче, чем грудь. Соколов посмотрел на студенистый, волосатый, навыкате живот, светящий из-под короткой галямовской футболки. Его замутило, и он сказал Галямову, что выйдет покурить.

Галямов махнул ему рукой, давно уже разговаривая не с Соколовым, а с кем-то по телефону. Соколов вышел на площадку – в узкий длинный коридор с велосипедом, старым шкафом и еще какими-то ящиками и коробками, достал сигарету, прикурил и вспомнил откуда-то, что самое распространенное орудие убийств в России – это нож-хлеборез. Убивать Галямова ножом банально, размышлял Соколов. И навряд ли получиться, с первого-то раза. Надо что-то неотвратимое и наверняка. И чтоб не грязно.

Отравить его, как крысу, осенило Соколова, и он остервенело воткнул окурок в полную размякших бычков стеклянную банку. Мимо вдруг пробежал одетый в куртку Галямов.