Кролик и другие новые истории

Пребывание Соколова в галямовской спальне было бурным, но скоротечным… Зато потом Соколов не отказал себе в удовольствии полежать на галямовском месте, несмотря на комок страха, размером с кулак, застрявший у него в горле – от которого не вздохнуть, не выдохнуть. И ушел только тогда, когда жена Галямова, которая тепло прижималась всем телом, раскидав свою кудрявую химию по Соколовской груди и плечам, спросила неожиданно: «Может, ты его прибьешь? Не могу с ним больше».

Сколько же еще человек желает смерти Галямову, размышлял Соколов, возвращаясь привычной уже дорогой к себе. Кто-то же его любит? Родители, например. Или сын. С сыном вроде у него нормально. Или это пока тот не подросток. Потом уже, конечно, будет просто бояться и ненавидеть, может уважать, не любить точно. А ему, Галямову, и не надо, чтобы его непременно любили. Всем вот надо, а ему нет. Вон, от него даже жена гуляет. От нелюбви. Боится его и гуляет. Чтоб хоть немного досадить, одержать незаметную победу. Вредительство такое. Соколов машинально обтер губы, хотя перед выходом проверил сто раз на наличие следов помады или еще чего.

Около дома, прервав горестно-пряные думы, перед Соколовым затормозила битая красная Нексия. Оттуда неспешно вылез Галямов.

– Ты че в шары долбишься, – не спросил, а констатировал он.

– Нет, – только выдавил из себя Соколов и подумал, что от него за версту несет галямовской женой, и уж кто-кто, а Галямов-то это почует.

Галямов действительно поводил носом чуть ли не перед самой физиономией Соколова.

– Ты откуда? На блядках был? – спросил Галямов. Тон его был каким-то чрезмерно сладко-дружеским, Галямов точно был на «психе», это Соколов ощущал загривком, на котором уже зашевелились волосы. На него нахлынула та самая волна ужаса, как в армии, когда Галямов вот так вот, таким елейным голоском начинал ежевечернюю поверку, или как тот говорил – «проверку». Уловить момент, когда Галямов из добродушно-раскосого мурзы превратится в зверя, предугадать было невозможно – сначала, как правило, ломался чей-то нос. У Соколова нос был сломан три раза, например. Правда, один из переломов к Галямову отношения не имел.

Соколов неожиданно для себя сплюнул в сторону и с вызовом сказал:

– И че?

– Да ниче, – тут же примирительно ответил Галямов, – телефон отключен, жду тебя тут уже два часа. Домой к тебе заходил. Чай пил.

Галямов хохотнул. Соколов тоже хохотнул в ответ, сознавая тот факт, что он драл Галямовскую жену на галямовской кровати, пока тот ждал его, разыскивал. В голове стучали слова: «Так он же бешенный. Сразу меня убьет. И тебя».

– Че дебила включаешь? – Галямов посерьезнел лицом и сунул расслабленному Соколову палец под ребро, так что Соколов задохнулся. – Лезь в машину. Дело есть.

Соколов послушно полез.

Они кружили дворами, редко выезжая на загруженные дороги и быстро пересекая проспекты. В салоне автомобиля у Галямова было чисто – блестело даже, так чисто. Под зеркальцем заднего вида болтались миниатюрные боксерские перчатки, а на приборной панели золотились три иконки.

– А ты не мусульманин разве? – спросил Соколов, ткнув в иконки пальцем.

– Ага, – ответил Галямов, не отрываясь от дороги, – если б я был султан, то имел б трех жен. Хорошая у тебя жена, Дохлый.

– В смысле? – удивился Соколов.

– Я ж говорю, заходил к тебе домой, чай пил, – Галямов снова хохотнул.

Соколов представил Галямова на своей кухне, где скатерть белая, под ажурной клеёночкой, кухонные шкафы, дверки Соколов сам прикручивал, жена Соколова в своем любимом домашнем наряде – облегающих лосинах и домашней футболке, через растянутый ворот которой видно тяжелую грудь. А самое главное, Соколов знает, что жена его любит таких – дерзких, татаристо-чернявых мужиков. Это ее типаж, а как она вообще прицепилась к совершенно иному Соколову – загадка. Соколова передернуло. «Убью я все-таки эту тварь», подумал Соколов. Тут ему стало смешно. Шекспировские страсти. Сердца четырех. Мелодрама.

«Тварь», между тем, остановила машину напротив двухэтажного свежеокрашенного, но еще в деревянных лесах, дома. Справа – серый покосившийся забор с лохмотьями старых объявлений, слева – драные лопухи и заброшенные, изъеденные ржавчиной гаражи.

– Ща придет Штифт, ты особо не болтай при нем, а то он поймет, что ты лох, – дружелюбно сказал Галямов. И добавил: – Ладно хоть оделся нормально.

Соколов осмотрел себя – на нем были черные широкие джинсы, черные туфли, черный свитер под горло и кожаная куртка, тоже черная, Соколов к тому же недавно подстригся – очень коротко, чего не делал с армии. Соколов посмотрел на Галямова – тот был одет точно также, только свитер был позамызганней и куртка похуже. Он же как спрут. Он влез в мою жизнь, с ужасом подумал Соколов. Что я здесь вообще делаю?

– Ну, где ты, – Галямов разговаривал по телефону, а в голове Соколова стучало: убить, убить, убить.

Хлопнула дверь Нексии, кто-то завозился сзади.

– Слышь, ты тут не сстой, – у Штифта был гнусаво-медленный говор. Он будто обволакивал…